— Отдыхай пока, товарищ Севастьянова, — процедила Алиса, — пока время есть.
С этими словами она развернулась, вслед за ней захлопнулась и дверь.
Наташа прошлась по камере, выглянула в окошко, потом со вздохом опустилась на кровать. Лежа на спине, она бездумно уставилась в потолок, по которому ползали черные тараканы. Было видно, что когда-то потолок белили, но сейчас штукатурка осырела и отслаивалась — видно отведенные от долины воды как-то просачивались сюда. Но вряд ли условия содержания узников сильно заботили здешних тюремщиков.
Странно, но Наташа была почти спокойна — прекрасно понимая, что далее с ней не будет ничего хорошего, тем не менее, это почти не вызывало у нее страха. Не то, чтобы она была безразлична к своей судьбе, но ее ближайшее будущее вызывало у девушки скорее живой интерес, перерастающее в нетерпеливое ожидание. Она давно поняла, что все что ей говорили раньше про вакцину — сказка для дурачков. Сейчас Наташа уже сама поражалась своей наивности — как она могла поверить в то, что махина, отгроханная в такой глуши будет строиться для исследований, для которых бы хватило возможностей крупного медицинского вуза. Она с нетерпением ждала развязки, чтобы узнать, наконец, чем на самом деле занимается «Центр». О том, что правда ей могла понравиться еще меньше, чем слышанная доселе ложь, Наташа как-то не подумала.
А еще она думала об Илте. Здесь, в ставшем ей совершенно чуждым окружении, где казалось, сами стены дышали враждебностью, мысли о молодой женщине стали единственной отрадой пленницы Центра. Воспоминания о времени проведенном рядом с Илтой нахлынули с такой силой, что Наташа могла лишь удивиться тому, как много в ее жизни стала значить финнояпонская куноити.
Черные короткие волосы, синие смеющиеся глаза, стальные мускулы, играющие под бархатистой кожей… Сейчас Наташе ее поступок в Хабаровске казался глупой выходкой избалованной взбалмошной девчонки. Разве Илта была ей чем-то обязана? Разве у Наташи было право запрещать ей получать удовольствие с кем-то другим, пока сама она валялась бесчувственным бревном на кровати? И если Илта все же сумеет вызволить ее отсюда (а в том, что куноити сейчас занята именно разработкой планов спасения Наташа не сомневалась ни на минуту) то первое, что ей придется сделать со своей нерадивой подопечной — как следует ее наказать. Наташа вспомнила, как наказывала ее Илта раньше, еще в «Маньчжурском отряде 731» и неожиданно почувствовала, как между ног у нее повлажнело. Даже здесь в сырой камере чекистских застенков молодая цветущая плоть девушки жадно требовала внимания. Не вполне отдавая себе отчета в своих действиях, Наташа запустила руку в потрепанные мужские штаны, которые она носила все это время. С трудом сдерживая стоны, Наташа, извиваясь всем телом, рьяно ласкала себя, представляя, что это делает Илта.
За этим приятным занятием, Наташа не сразу услышала лязг дверного засова. Наташа отдернула руку, но было поздно — вошедший охранник, высокий грузный мужик оторопело уставился на растрепанную девушку на кровати. В свою очередь Наташа едва сдержалась, что не скривиться от отвращения — вошедший был на редкость уродлив: скошенные глаза мутно-желтого цвета, узкий лоб, выставленные наружу желтые зубы, мясистый угреватый нос. Взлохмаченные рыжие патлы лоснились от жира. Новенькая форма НКВД сидела на нем как на корове седло. В одной руке у охранника была связка ключей в другой жестяная миска с мутным варевом.
— А я то думаю, — присвистнул он, ставя миску на пол и вразвалку подходя к кровати — и чего енто, сучка такая спокойная — не кричит, не плачет! А ей тут хорошо, оказывается, она тут тихо сама с собою! Понятное дело, у тех узкоглазых разве найдешь мужика нормального?! Ну, что лялька, бросай баловство, попробуешь рабоче-крестьянской елды!
— Нет! — Наташа шарахнулась к стене, — пошел вон! Я буду кричать!
— Кричи, — заржал охранник — тут много кто кричит, никто и внимания не обратит. Ну, покажешь чему у япошек научилась, блядь фашистская!?
Наташа пыталась упираться и кричать, когда здоровый как медведь охранник, стянул ее за ноги на пол. Девушка хотела вцепиться ногтями в отвратительную рожу, но охранник одной своей лапищей перехватил обе ее руки, развернул спиной к себе и заставил опуститься на четвереньки. В этот момент на ее шею с силой опустилось ребро ладони, от чего Наташа чуть не потеряла сознание. Она уже не сопротивлялась, когда энэквэдист, пыхтя от вожделения, запустил пальцы в ее кунку, грубо раздвигая нежные складочки. Затем он вынул руку, но Наташе от этого легче не стало — толстый как сосиска палец протолкнулся в ее заднепроходное отверстие, заставив ее заорать от боли. Не обращая внимания на крики своей жертвы, верзила охранник смазывал анус ее женскими соками.
— Таких как ты в кунку брать нельзя, — пропыхтел охранник, — она тут другим достается. Хорошо что черт сделал бабе две дырки. Хоть и нет его, черта, а все равно хорошо.
С этими словами он подтянул выше наташины бёдра, сильными руками раздвинул пышные белые ягодицы, прижался всем телом, и одним мощным толчком вошел. Девушка зарыдала от боли и стыда — подобные действия всегда ассоциировались у нее с чем-то грязным, предельно унизительным. Огромная дубина разрывала ее на части, пробивая, как казалось Наташе, ее внутренности до желудка. Она кричала, пока не сорвала голос, пыталась вырываться, но бугай-охранник цепко держал ее за бедра, размашисто вгоняя свой кол. В какой-то миг боль стала настолько невыносимой, что девушка потеряла сознание, все еще осознавая, что ее продолжают насиловать.
Когда она очнулась, охранник уже стоял у двери, гремя ключами.
— Ты поешь там, — он усмехнувшись кивнул на стоящую на полу миску, — не вздумай расплескать — языком заставлю с пола собирать. А если что понравилось — зови. Нас тут трое, зови Фрола Астахова, меня то есть. Повторим, если хочешь.
Он мерзко хохотнул и вышел за дверь, через мгновение, зазвенев ключами. Наташа, преодолевая страшную боль, встала и, ковыляя, легла на кровать, ощупывая зад из которого сочилась вязкая жидкость. Наташа в бешенстве стукнула кулачком по кровати, ее тело содрогалось от злых беззвучных рыданий.
Уже позже, когда боль слегка стихла, Наташа ковыляя спустилась с кровати и подняла с пола миску с уже остывшей бурдой. Боль, стыд и унижение переполняли ее, но и они отступали на второй план перед ненавистью. Теперь Наташа хотела не просто выбраться отсюда, она жаждала уничтожения этого вертепа. И осознание бессилия, ничтожества перед поднявшейся тут махиной наполняло ее бессильным бешенством.
За ней пришли скоро. Снова лязгнул засов и в комнату вошел давешний знакомец — Фрол и еще один охранник, столь же уродливый, но не рыжей, а темно-каштановой масти. Вдвоем они вывели Наташу в коридор и провели в душ. Фрол при этом держался так, будто и не было ничего — обычный конвоир, с равнодушно-пренебрежительным отношением к узнице. Стоя озябшими ногами на покрытом грибком кафельном полу и моясь куском хозяйственного мыла под чуть теплыми струйками, Наташа думала о том, что еще за мерзости готовит ей это проклятое место.
Рядом на лавке лежала чистая одежда — что-то белое, весьма напоминающее больничный халат. Несколько поколебавшись, Наташа все же одела его — ее собственную, пропахшую потом, грязную одежду у нее отобрали еще перед входом в душевую.
— Оделась? — буркнул Фрол и внезапно гадко улыбнулся во весь свой щербатый рот, — настоящая красавица стала.
— Ага, мне это недолго, — неожиданно для себя самой съязвила Наташа, — это тебе хоть неделю отмывайся, краше не станешь.
Фрол застыл с открытым ртом, а его напарник не стесняясь, заржал.
— Умная стала? — зло сказал охранник, — ну ничего, посмотрим, как ты запоешь там, куда попадешь скоро. Давай, шевели ножками.
Наташа ожгла его ненавидящим взглядом, но пошла вперед. Они прошли еще несколько коридоров, затем поднялись по лестнице, оказавшись в новом коридоре — более коротком, чем предыдущий. Заканчивался он большой железной дверью, чуть ли ни на всю стену. Фрол нажал на красную кнопку и большая створка бесшумно отъехала в сторону.