— Давай, проходи — сказал Фрол и Наташа шагнула вперед, отметив про себя, что ее конвоиры ведут себя менее уверенно, будто боясь того, что ждет их наверху.
Кабина лифта плавно устремилась вверх, после чего остановилась, и двери бесшумно раздвинулись. Сейчас они находились в более благоустроенном месте — тщательно отполированные стены коридора, ковры на полу, даже картины на стенах. Наташа узнала некоторые: «Восстание на броненосце Потемкин», «Ходоки у Ленина», Сталина с бурятской девочкой на руках — сейчас, говорят, Марксина Князева отправилась вслед за репрессированным отцом по обвинению в участии в деятельности «Монгольской фашистской организации». В специальных нишах стояли мраморные бюсты — Маркс, Ленин, Сталин — словно идолы некоей религии.
Коридор и тут закончился массивной дверью — только не железной, а из мореного дуба. С двух сторон от нее стояли подтянутые молодые офицеры, в новенькой с иголочки форме и с кожаной портупеей на бедре. При виде охранников у обоих как по команде появилось на лицах одинаково брезгливое выражение.
— Вот, — подобострастно улыбнулся Фрол, — привели вражину.
— Вижу, — кивнул чернявый парень, с явной примесью китайской крови. Его напарник напротив выглядел чистокровным русаком — голубоглазый со светло-русыми волосами и россыпью веснушек на курносом лице. Он приоткрыл дверь и с некоторой даже галантностью пригласил Наташу внутрь. Не оглядываясь, та шагнула вперед.
За дверью обнаружилась большая комната, с яркими лампами и шикарным персидским ковром на полу. Прямо напротив Наташи возвышался массивный стол, над которым красовался вырезанный в стене барельеф с наложенными друг на друга профилями большевистской Четверицы: Маркс-Энгельс-Ленин-Сталин. Над ними был растянут большой красный флаг.
Шагнув вперед, девушка заметила какое-то движение по бокам. Оказывается, возле двери стояли еще двое НКВДистов и Наташа почувствовала, как они напряглись при ее виде.
— Не волнуйтесь товарищи, — послышался громкий голос, — пусть она теперь волнуется. Садитесь, товарищ Севастьянова. Разговор будет тяжелым, хотя и долгим.
За столом под изображениями вождей сидела колоритная троица. В центре ее находился худощавый мужчина с мелкими чертами лица и бегающими карими глазами. Темные волосы уже начинали редеть, хотя на вид этому человеку едва-едва перевалило за сорок. На петлицах суконной гимнастерки красовались три ромба комиссара ГБ второго ранга. Это был Евгений Свечкарев, официальный руководитель Центра, отвечающий за разработку проекта «Плеяда».
Слева от него сидела Алиса Барвазон одетая по форме майора НКВД. При виде Наташи она брезгливо скривила губы, однако девушка даже не посмотрела в ее сторону. Ее внимание привлек третий из сидящих за столом — невысокий бурят лет сорока пяти, с пробивающейся сединой в черных волосах. Вместо формы на нем был синий бурятский халат и шапка из шкуры какого-то незнакомого зверька. Халат украшали вышитые золотом изображения причудливых созданий напоминающих помесь чертей и обезьян. Бесстрастные черные глаза казалось, смотрели куда-то вдаль, тонкие губы что-то беззвучно шептали, пока пальцы перебирали четки из змеиных черепов.
Какое-то время они молча мерялись взглядами, потом Свечкарев нарушил молчание.
— Ну, что стала столбом Севастьянова — сказал же, проходи, садись, — он указал на стоящий перед столом одинокий стул, — или стыдно стало? Или совесть проснулась, а Севастьянова?
Наташа не торопясь, прошла к стулу и уселась глянув в глаза Свечкареву. Превозмогая страх, она даже нашла в себе силы усмехнуться.
— Нет, не стыдно, товарищ Свечкарев, — произнесла она, — чего стыдится-то? Того, что Борсоев меня пристрелить не успел — так в том извините, не виноватая я. Или того, что врали мне вы товарищ комиссар, вся контора ваша врала? И про отца моего и про Центр этот да и про врагов наших много чего недоговаривали.
— Ишь, как запела контра! — скривился комиссар, — врали ей, скажите цаца какая. Про отца своего, троцкистское отродье, молчала бы — вон ведь где нутро гнилое вылезло, яблочко от яблони рядышком упало. А то, что не рассказывали тебе многого — значит тебе и знать то, не положено. Невелика птица, пигалица, — он хохотнул своей рифме.
— Может и не велика, товарищ Свечкарев, — кивнула Наташа, удивляясь своей наглости, — да вот только если бы знала я, что мой диагноз стольких девчонок под Титовскую сопку подведет — так лучше бы мне тогда и самой застрелиться, чем в проекте вашем участвовать. А что батя с Троцким в Гражданскую общался — так было дело, много кто с ним тогда ручкался. Вон комиссарша наша — неужто не знала совсем, единокровника?
— Ах, ты сука! — прошипела Алиса, ее лицо пошло красными пятнами — да я тебя…
— Спокойно, товарищ Барвазон, не нервничайте, — успокаивающе приподнял руку Свечкарев, — мы все знаем вас как проверенного товарища. Чего еще ждать от врага народа, кроме гнусной клеветы на честного коммуниста, — при этом взгляд Свечкарева слегка вильнул и Наташа поняла, что он отметил реакцию Алисы на обвинение в троцкизме.
— А тебя Севастьянова, значит внеклассовый гуманизм заел? — обратился он к девушке, — жаль врагов народа стало? Каждый день наши солдаты, летчики, разведчики рискуют жизнью, добровольно жертвуют собой — а ты каких-то девок жалеешь?
— Тех, кто добровольно на смерть идет, то одно, — гнула свое Наташа, — хотя если так дело пойдет и дальше, скоро так весь СССР сточится. А девок тех ни за грош угробили.
— А японцы твои так не делают? — презрительно бросила Алиса.
— А японцы паиньками и не прикидываются, — парировала Наташа, — они о самом гуманном строе и светлом будущем не говорят, не лицемерят как наши. Потому и не так мерзко.
— Мерзко ей! — возмущенно воскликнул Свечкарев, — чистенькой остаться хотела? Ладно, вижу с тобой говорить не о чем. Товарищ Барвазон, — последовал кивок в сторону Алисы, — уже доложила, как с тобой побеседовала и что ты ей рассказала. Отпираться сама понимаешь, бесполезно — так что будь добра повтори для всех. А мы послушаем.
При этих словах молчавший доселе бурят впервые поднял глаза на пленницу и от этого холодного бесстрастного взгляда Наташе стало неуютно. Ну, раз они все знают — запираться смысла нет. Наташа откашлялась и принялась рассказывать. Говорила она долго, заметив, что бурят прислушивается к ее словам внимательней всех. Свечкарев время от времени оборачивался к нему, словно ища поддержки и каждый раз бурят кивал головой в меховой шапке..
— Ну, что не врет? — обернулся чекист к буряту, когда Наташа, наконец, закончила. Тот отрицательно покачал головой и Наташа вдруг поняла кто он. Шаман! Бурятский шаман, вроде тех, о которых говорила Илта. И тут, в цитадели «самого прогрессивного в мире учения» прислушиваются к «мракобесу», «представителю реакционного духовенства». Нет, прав был Маккинес, большевизм — просто форма фетишизма, самых примитивных верований человечества — и ничего более.
Поняла она и еще одно — пока этот шаман не подтвердил сказанное, они не могли быть уверены в ее словах. И Алиса тоже была не уверена. А там, на берегах Гилюя — она тешила свой садизм на пару с азиаткой Сун. И новая волна омерзения захлестнула девушку.
— Ну, что же с тобой все ясно, — продолжал Свечкарев, — настала пора, наверное, удовлетворить и твое любопытство. Тебе предстоит общество одной очень важной персоны… в некотором роде знаменитости. Товарищ Барвазон, — вполоборота он обернулся к коммисарше, — надеюсь, вы уже сообщили Доктору?
— Он ждет ее, товарищ комиссар государственной безопасности, — улыбнулась Алиса, — причем с большим нетерпением.
Наташа заметила, что даже на лицах НКВДистов мелькнула тень страха, когда они услышали это звание, произнесенное со значимостью королевского титула. Что же, черт возьми, они ей готовят?
— Не будем заставлять Доктора ждать, — Свечкарев кивнул охранникам и они встали за спиной Наташи, — вы жаловались, что от вас скрывают правду? Сейчас вы ее узнаете, хотя это вас и не обрадует. Ад — курорт рядом с местом, куда вас проводят.
Ее вывели из комнаты оба энквэдэшника, передав с рук в руки еще двум людям в форме. Наташу провели по коридору обратно к дверям лифта. Лифт медленно полз вниз, причем, насколько могла понять девушка, спускался он куда глубже того места, где было ее узилище. Наконец дверь бесшумно отъехала в сторону и перед глазами Наташи предстал очередной темный коридор. В свете из кабины лифта можно было обнаружить разноцветные провода, проходящие под самым потолком. Похоже, они забрались глубоко внутрь тех самых легендарных пещер. Из коридора тянуло странным запахом — смесью сырости, мокрой шерсти и сладковатого запаха разлагающейся плоти.