От накала эмоций двух менталистов яркая связь, казалось, может обжечь сердца. В груди пылало от невидимого огня. Будто струна, вечно соединявшая близнецов, вдруг натянулась и вознамерилась слить их воедино. Вот общее счастье почти смешалось, утратив оттенки. Эйфория от резонанса ударила в голову, сводя с ума. Два ритма сердца выровнялись, дыхание вошло в унисон, а жесты, словно через зеркало начали копировать друг друга. В какой-то миг граница меж двумя разумами смешалась, и образы памяти потекли единой рекой. Полиморфы и войны разбавили кадры приемов. Церемонии с золотом пополнились блеском брони и ходом космоса. Резкость и скупость смешалась с презрением. Смех слился с отчаянием. А одиночество рассыпалось блеском неисчислимых звезд, обратившихся в искры душ.
В страхе братья отпрянули друг от друга одновременно. Синхронно, словно до сих пор были отражениями. Два смешанных сознания неохотно распутывались, сортируя личное и чужое. Эмоции отделялись, приобретая уникальные тона. Еще никогда меж ними не случалось подобного единения. И сейчас оба тяжело дышали, как после длинного марафона. С трудом расплетая связь, и вылезая друг у друга из головы.
Хотелось что-то сказать. Обсудить чуть было не поглотивший их резонанс. Но слова не шли. По все еще державшейся тонкой связке братья мимолетно перекидывались впечатлениями, как немым касанием.
Тревога не отпускала. А здравая логика твердила, что они легко могли друг другу навредить. Чем бы ни была такая синхронизация, она не должна проводиться так наспех, без подготовки, без контроля извне. Тем более, если у них нет на то объяснения или другого прецедента. Никто с таким не встречался. Настолько тесная связь не возникала ни у кого на их памяти. И ни одна даже удачная пара не обладала столь чутким менталом.
Под угрозу вставали уже их мозги.
Но даже такой страх постепенно уходил.
Лаккомо склонился и соприкоснулся с Эйнаором лбом. Резонанс успокаивался. Ослаблялась болезненная тяга друг к другу. Вновь закопавшись пальцами в длинные волосы брата, Аллиет-Лэ умиротворенно глядел в столь похожие на свои глаза. Он не верил, что когда-то сможет позволить себе смотреть на него так, без опасения разрушить чужую жизнь. А ведь все оказалось так просто. Нужно было всего лишь перестать отвергать свой природный балансир. Перестать отвергать себя и свою суть. Позволить естественной связке просто… быть. И не заглушать свое одиночество мнимой занятостью.
Чудо или случайность рождения делала их уникальными. Резонанс обычно не возникал просто так. Но их эмоции, безграничное доверие друг к другу и настоянная с годами тоска создавали невероятное для простых людей единение. Как парный тандем, который мог укреплять, поддерживать и уравновешивать каждого.
Эйнаор тоже постепенно выравнивал дыхание. Страх в его глазах прошел, оставив азарт и бодрящее желание повторить этот эффект вновь. Ведь мир вокруг не рухнул. Дворец не сложился на голову. А по связи от старшего брата он до сих пор слышал довольное тепло и радость, что отныне он, наконец-то, может расслабиться и ощутить себя свободно. Ведь после таких откровений и, побывав друг у друга в голове, у них больше не осталось секретов.
***
На утро Лаккомо стоял перед тяжелым пологом в братской спальне и бездумно пялился на узор старых рун. Переливающиеся искорками древние вензеля играли всей гаммой синего на утреннем свету. Звуки легкого копошения долетали через полотно из гостиной, но задерживали малейшие шорохи, которые звучали по эту сторону.
Вечером и ночью братья засиделись у младшего в покоях за разговорами. Потом Эйнаор просто не захотел отпускать старшего, щедро предложив просторы большой спальни. Лаккомо не отказал, да и понимал, что тяга резонанса их отпустит еще не скоро. А потому не стал сопротивляться и удаляться далеко на другой этаж.
Да и глупо было расходиться после ностальгии по детству и общему одеялу, когда вскрылась правда про фиктивное супружество. Эйнаор жаждал общества не только на эмоциональном, но и каком-то физическом плане. Присутствие родной крови его подпитывало не хуже еды. А уж на фоне истощения последних месяцев его бодрость была заметна и подавно.
Потому Лаккомо не стал уходить, ровно как позволил брату ночью прижиматься к своей спине. От знакомого тепла он сам вскоре провалился в глубокий сон и на утро впервые за десятки лет почувствовал себя отдохнувшим.