Под настоящим именем меня давно никто не помнит и не знает. С детства ко мне прилепилась кличка. В школе, как это часто бывает, она происходила от фамилии, позже, в институте, – из-за моих любимых дрозофил. Мухин и мухи, согласитесь, почти родственники.
Благодатный был материал, эти дрозофилы, генетически простой и пластичный, и недостатка в нем не было. Генетически измененные дрозофилы увеличивали рост и по непонятным причинам начинали создавать ульевые конгломераты. Но для дальнейших исследований требовались другие подопытные…
– Матерь Божья! Толстый, мы же к ним в гнездо спускаемся!
И действительно, кабинка неуклонно ползла вниз и на кнопки больше не реагировала.
– Косой, ты какую-нибудь молитву помнишь?
– Из тех, что старый нам читал? Только одну: хлеб наш насущный дай нам днесь и избави от долгов наших, как и мы прощаем должникам нашим…
– Ты чего несешь? – возмутился я. – Про долги, про хлеб вспомнил! Читай быстро со мной!
«Святый Боже! Святый крепкий! Святый бессмертный! Помилуй нас! Во имя Отца и Сына и Святого Духа. Аминь!»
– А поможет?
– Повторяй за мной! Святый Боже! Святый крепкий!.. Умирать в гнезде жутко не хотелось, Косой подхватил мою молитву, и мы затараторили. По мере опускания лифта я лихорадочно прощупывал окружающее пространство на предмет опасности. Опасность была, но где-то в отдалении. Поэтому, когда лифт остановился, дверь, вздохнув, открылась, и на нас никто не набросился, мы с Косым одновременно с облегчением выдохнули.
– Помогло, а ты не верил, – сказал Косой.
– Вот за что я тебя не люблю, Косой, так это за привычку валить всё с больной головы на здоровую!
– Ладно. Проехали.
Выйдя из лифта, мы попали в небольшую, тускло освещенную комнатушку, скорее коридорчик, заканчивающийся глухой дверью. Ручек на ней не было, лишь знакомая замочная скважина. Без промедления сунул ключ. Раздался мертвенный женский голос:
– Подтвердите свой допуск. Подтвердите свой допуск. Без подтверждения допуска через десять секунд вы будете уничтожены.
– Ни хрена себе! – Косой ломанулся назад к лифту, но дверь не открылась.
В моей голове вихрем пронеслись мысли, первая: пропали! Вторая – Хаймович, чертящий пальцем по пыльному столу, коробочка с прорезью и его слова: допуска у нас нет. Да вот же она, рядом с дверью! Что туда вставить? Меж тем мертвячка начала отсчет:
– Десять… девять… восемь… семь…
Жетон! Жетон плоский и туда влезет! Ключ из скважины не вынимается, цепочка не рвется! Но длины хватает. Вставил.
– …четыре… – Наступила секундная пауза и голос продолжил: – Допуск подтвержден.
Покойница заткнулась, и в оглушительной тишине щелкнул замок. Мы стояли с Косым, задыхаясь от эмоций. Он снял с пояса фляжку и припал к ней губами.
– Много не хлебай! Кто знает, когда еще воды наберем…
Косой оторвался от фляжки и протянул мне.
– Ты как знаешь, Толстый, но я сейчас найду эту сучку и врежу ей, ой врежу…
Хлебнув, вернул фляжку.
– А тебе не приходило в голову, что это она на крыше пулемет в ход пустила?
– Ну это меняет дело… Тогда бить не буду, а просто трахну в знак благодарности.
Косой расплылся в улыбке, нравился он мне такой – незлобивый, хоть иногда злопамятный.
– Хм, честно говоря, не верю я, что это живой кто-то, голос больно тухлый. Ты помнишь, как дед рассказывал, что, мол, были такие машины, которые могли другими машинами управлять и даже разговаривать.
– А то! Я, Толстый, на память не жалуюсь. Старый Мойша говорил, что машины эти невидимой энергией по кабелям питались. И энергия эта – сила огромная, и если найти ее источник, многое из хлама нынешнего починить можно и заставить работать. Сначала пулемет ожил, потом лифт заработал. Коли так, сдается мне, Толстый, что источник этот где-то рядом…
Я внутренне вздрогнул, почти то же самое Хаймович говорил мне накануне. Не так прост Косой, каким иногда хочет казаться.
Прислушиваясь к своим ощущениям, я опять-таки опасности не ощутил. Не было за дверью ничего грозного и голодного. Вообще ничего живого не было, и пелена не ходила по комнатам. Но, кто его знает, какие сюрпризы может старая техника преподнести. Может, лучше не рисковать, а назад попробовать?
Подошел к лифту. Дверь не открылась.
– Ага, Толстый, забоялся? Да пробовал я, не откроется она. Ежу понятно.
Делать нечего, двинулись дальше. За вновь открывшейся дверью простирался длинный широкий коридор, уходящий в неизвестность. А сбоку от выхода находилась комнатка с застекленным окном и суровыми стальными дверьми. Они были приоткрыты…
Стоило нам с Косым туда заглянуть, как я сразу понял, что увести отсюда Косого не смогу. ОРУЖИЕ! АК в смазке и с полными рожками, пистолеты неизвестной марки, помповые ружья, аккуратненько расставленные на стеллажах, коробки с патронами для них, четыре цинковых ящика с патронами 7,62 и шесть ящиков – с 12,7 для красавца «Корда», установленного на крыше. С идиотской улыбкой, нахапав полный ворох оружия, Косой развалился на кожаном диване, принялся рассматривать свое богатство и нечленораздельно бормотать: «Писец Джокеру! Пусть вешается! Город мой! Толстый, ради такого дела – ничего не жалко. Ничего!»
Я был тоже искренне рад такой находке. Но внимание мое привлекли четыре экрана, на которых виднелись знакомые и незнакомые места. Так, на одном из них я рассмотрел до боли знакомую крышу. Тварей на крыше поубавилось, разлетаются, видать, потихоньку. На втором экране – кусок коридора, на третьем и четвертом – какие-то пропускные тамбуры, типа предбанника, где с нас допуск требовали. А ну-ка, ну-ка…
– Косой! Косой, дело есть. Сгоняй назад, за дверь, я на тебя тут посмотрю.
Косой был поглощен пересчетом патронов, научил его Хаймович считать, на мою голову.
– Косой! – позвал я.
Тот только отмахнулся. Ну и хрен с ним, я вышел в предбанник и оставил там сумку с инструментами. Вернулся назад. Так и есть! Вот она, моя сумка! Значит, этот экран туда смотрит. А другой тамбур, незнакомый, где-то еще расположен. Бог с ним, но на всякий случай запомню. Под столом тихо, ненавязчиво жужжало. На столе куча кнопок неизвестного назначения. Но больше всего кнопок было на черной доске посреди стола, и на каждой по два, а то и по три знака. Ага! Вижу буковки знакомые.
– ЙЦУКЕНГШЩ… Ерунда какая-то, а ниже ФЫВАПРОЛДЖЭ… Еще понятнее. Как древние эти слова выговаривали!
– Чего? – отозвался Косой. Подозрительно быстро он в себя пришел, раз слух обрел.
– Да говорю, слова тут понаписали на кнопках, не разберешь, что они значат.
– Ну и? – подошел он к столу. – Ну да, тут мухоморов надо наесться, чтоб понятно было. Толстый, а на фиг ты на эти кнопки смотришь? Глянь на большие на столе, там конкретно написано: «откр.» – поди, открыть, «закр.» – закрыть. Вот как-то так, наверное…
И он ткнул пальцем в «откр.». И ничего не произошло. Я облегченно вздохнул, еще не хватало, чтоб эта комната куда-то провалилась. Не видя результата, Косой ткнул в «закр.». И дверь в тамбур с шумом закрылась.
– Косой! – Я чуть не взвыл. – Там моя сумка с инструментом осталась!
– Ага, понял, а теперь «откр.». И дверь поползла назад.
– Убери-ка лучше свои ручонки шаловливые от кнопок, от греха подальше. Считай, с этими нам повезло, а другие лучше не трогать.
– Ага, согласен. Толстый, а пожрать у тебя ничего нету?
– Жратву мы всю на Коротышку сгрузили, когда Лома завьючили. Забыл?
– В жизни не поверю, чтоб у Толстого заначки не было.
– Есть пара кусков вяленой собачатины в сумке с инструментом, они, правда, уже недели две там ночуют.
– Пойдет! Тащи, погрызем да прогуляемся по коридору, тут, наверное, много еще чего полезного найдется.
С автоматами наперевес и весьма потяжелевшими сумками мы вышли в коридор, на ходу дожевывая сухие жесткие куски.
– Прячьтесь, твари, мы идем! – хохотнул Косой и дал очередь от пуза.
Выстрелы вернулись эхом, гильзы звонко покатились по бетонному полу…