Тяжек труд борцов, страшно далеки они от вершины. Придумать всегда проще, чем сделать. За полчаса я порядком выдохся и взмок, пока, наконец, уцепился руками за открытый люк и забросил измученное тело во чрево машины. В бок больно уперлась сумка с инструментами, у поясницы здорово мешала фляжка, и еще что-то колкое уткнулось в спину. Я обернулся. Э, да это не иначе как покойничек, вернее, его остов, и лежу я сейчас с ним позвоночник к позвоночнику. Рядом жизнерадостно скалится череп с выразительной дыркой во лбу, а под ногами небрежно валяется предмет, которым такие дырки делают.
Очень полезный предмет, нужный в хозяйстве. Это мы приберем, а пока пару глотков из фляжки. Предмет оказался не только невзрачен на вид, но и небоеспособен, обойма не вытаскивалась, и сам он не взводился, прикипел насмерть. Вздохнул и, заткнув его за пояс, прикрыл рваным свитером. Надо будет навестить одноглазого Хаймовича, он в таких делах дока. Снизу подали голоса любопытные:
– Эй! Ну что там? Чу, нашел? Есть че?
Я выглянул вниз. Поистине, любопытство – одна из самых сильных эмоций, она даже придала выразительность этим скучным мордам.
– Есть, жмурик! Его, правда, давно покоцали, но можете погрызть, если хотите, – крикнул я вниз и кинул им берцовую кость.
– Придурок! Мать твою, Толстый! Полезное есть че? Ты не спи, давай пулеметы скручивай!
– Сейчас отдохну, поем и займусь. Тут быстро не управишься, ржавое всё…
Не собирался я отдыхать, и поесть я мог по ходу дела. Мне нужно было время, чтобы обыскать кабину и прикарманить всё самое ценное. Они внизу это тоже понимали, но помешать мне не могли, что злило их до невозможности. Засунув за щеку кусок вяленого мяса, я полез в кабину пилота и там обнаружил еще одного покойника – в рваном пилотском кресле с характерными дырками в спинке сиденья. Дырки были и в лобовом стекле, и сбоку, и снизу, и через них задумчиво свистел ветер.
Непроглядная серая мгла на горизонте сменялась тяжелыми свинцовыми тучами. Где-то на окраине города, за последними видимыми отсюда домами, уже шел дождь. Совсем скоро здесь станет очень неуютно. Я поежился, представив, что, видимо, придется провести здесь ночь, под пронизывающим холодным ветром и дождем.
Пистолет у второго покойника оказался исправен, что радовало. Не мешало бы стрельнуть из него для проверки, но двоим внизу совсем необязательно знать о моей находке. А вот автомат, проржавевший до самого затвора, я им, пожалуй, подарю. То-то бедолаги обрадуются.
Пока прожевал кусок, посреди десантной кабины уже образовалась небольшая горка находок. Образовало ее, в основном, содержимое вещмешка, который я вытряхнул на пол. Так. Начнем делить. Вздутые консервы им, таблетки из аптечки им, ампулы из аптечки мне, сухарики мне, куртку мне, носки им, штаны мне, трусы им, бритвенные лезвия мне, коробку от них им, нож складной им, штык-нож мне, автомат ржавый им, бейсболка с дыркой им. Не обделил ли я их часом? А? Есть еще форма на скелете, дырявая, правда, вся и расползается по ниткам, ну так и быть, им отдам. А вот планшетку с картами я, пожалуй, возьму себе. Жаль, что не разбираюсь я в них. А тут еще тетрадка какая-то. И чего тут написано?
Открыл и пробежал глазами по линялым от времени закорючкам:
«Взрыв я ощутил спиной. Такой пронзительный жар, что одежда на мне вспыхнула. Вспыхнул забор у дома, вспыхнула листва на деревьях. Живым факелом я перепрыгнул через забор и упал в лужу, грязная вода показалась мне вершиной блаженства. Потом я встал и пошел искать своих. Они должны были успеть уехать на поезде. В городе никого не было, никого, ни единого живого человека. Лишь кое-где я встречал обугленные головешки, бывшие когда-то людьми, да старые брошенные автомобили, черно коптящие горящими колесами. Пустые дома смотрели на меня оплавленными глазницами окон».
Вот это да! Да это не иначе как записки выжившего!!! Отлично! Хаймовичу подарю. Он такие вещи страсть как любит, порадую старика. Стоп! Что-то я пропустил, что-то блестящее мелькнуло на мгновение, я ухватил это боковым зрением и тут же упустил из виду, узрев целый вещмешок. А, вот оно – армейский жетон, что болтался на позвонке скелета, и с ним в паре какая-то загогулина. Цепочка паяная, не порвешь, пришлось снимать через голову. На жетоне и хреновине какие-то то ли знаки, то ли надписи. Дед потом прочитает.
Меж тем приятели мои занервничали:
– Толстый! Ты что там, уснул?! Или обосрался?
– Вот сейчас доберусь до пулемета и дам очередь, посмотрим, кто из нас обосрется!
Внизу хихикнули, но как-то натужно, видимо, такая перспектива их не радовала.
Хотя сам я в свои слова уже не верил – было понятно, что дождь и время сделали свое дело, и теперь пулемет можно использовать как оружие, только уронив кому-нибудь на голову.
Но дело есть дело, болты с гайками покрутим, а привод придется обрезать, для этого у меня целая ножовка припасена с двумя сменными полотнами. Привязавшись сам и подстраховав веревкой пулемет, принялся за работу. Не могу сказать, что дело спорилось, потому как вертолет, благодаря моему весу и стараниям, получил крен на правый борт, отчего я висел почти вниз головой, обхватив ногами станину. Гайки откручиваться не хотели, ключи гнулись, один ключ выскользнул из руки и зазвенел по бетону. Было бы даже жарко, если б не усиливающийся северный ветер. Где-то рядом громыхнуло, потом еще раз и уже ближе. Неужто старею, с тоской подумалось мне, ведь всего каких-то пять лет назад я завязал узлом две арматурины, протянувшиеся над улицей между домами, на высоте добрых пятнадцати шагов. Чтоб все знали, на что способен Толстый! Болт щелкнул и полетел вниз, затем следующий. Внизу скучали и зябко ежились двое.
– Толстый, ты бы поспешил! Кажется, дождик начинается…
Запрыгавший мячиком по крыше болт был им ответом.
– Это вам не воробьев в поле гонять, это гораздо сложнее.
И вдруг я услышал, явственно услышал: «Достал уже этот бычара, груз донесет, и валим его на месте, сам нож в бок суну, чтоб не болтал, падла…» И еще что-то невнятное, образное: «…теплая хата, женщина и свежее, ароматное, истекающее соком жареное мясо…»
Непроизвольно сглотнул слюну и посмотрел на будущих покойничков, прохлаждающихся на крыше. Вот, значит, как! Мысли читаю! Проснулся во мне мутант, а я уж думал, что первое поколение мутантов давно сдохло и других не будет. Хаймович говорил, что уроды, рожденные после Великой войны, долго не жили и потомства после себя не оставили, потому как сами были нежизнеспособны, не то что звери, те такое потомство дали, что любо-дорого посмотреть. Сороконожка в локоть длиной, говорят, раньше с палец была.
Н-да, неожиданно это как-то… Непонятно, почему вдруг стал мысли слышать. А может, и проводника я придушил, потому что мысли его поганые услышал, только среагировал быстрее, чем понял. Да пошли они на хутор бабочек ловить! Чего это я тут горбачусь, если хавкой рассчитываться никто не собирается. Последний болт прощально пискнул и простился с головой. Пулемет повис на веревке. От пришедшей в голову мысли я повеселел:
– Вот что, бродяги, а пулемет я вам, пожалуй, не отдам.
– Ты че, братан, рамсы попутал?
– Ты че, борзеешь в натуре! Да мы тебя на ремешки пустим!
– Кого кинуть собрался, лошара? Мы на Джокера работаем, он обид не прощает…
Выслушав непродолжительную тираду и подождав, пока они замолкнут, я продолжил:
– Короче, у вас такой выбор: либо я сейчас кидаю веревку, вы привязываете мне обещанную жратву и тихо-мирно получаете пулемет, который я спущу на той же веревке. Либо я режу веревку, и вы получаете пулемет в виде металлолома.
– Ты с кем торговаться вздумал? До места донесешь, как договаривались, а там и рассчитаемся!
– Знаю, как Джокер рассчитываться любит, – нож в бочину и да здравствует шашлык! Короче, считаю до пяти и режу веревку.