– Мать твою! – заорал вдруг Лом. – Веревка гнилая! Еще не прозвучал удар о дно шахты, но я уже понял, что случилось…
– Лом, сучара! Следом полетишь! – заорал Косой.
До него тоже дошло. Бум! Удар прозвучал глухо, затем послышался далекий треск. Пулемет проломил кабинку лифта в подвале. Вот где она была! В самом низу. Из пролома неожиданно вырвался луч света, следом донесся рассерженный гул, и что-то темное заслонило свет. Оно выбралось, уступив место следующему и еще одному. Мама дорогая! Им нет числа! РОЙ! Вот что это такое…
– Косой, я не виноват, веревка лопнула!
– Хорош орать, быстро возвращаемся. Они ползут!
Кто они – я не стал объяснять. Копошащаяся масса заполняла шахту. Скрежет лап по стенам, постукивание панцирей друг о друга и невыносимый нарастающий гул, от которого волосы вставали дыбом. Смерть в темноте, в неизвестности – пожалуй, самое страшное, что может быть. Изо всех сил мы припустили наверх. Твари были быстрее, кажись они и летать умеют.
– А-а-а! Суки! – отчаянно и безнадежно закричал Лом. – А-а-а!
Голос его донесся откуда-то из глубины. Всё! Прощай, Лом. Мы уже выбрались на чердак, когда эти твари настигли Коротышку. Крупные, размером с кошку, успел заметить я, опрометью выскочив на крышу. Косой выскочил следом и захлопнул за собой дверь, подперев ее плечом.
– Коротышка? – спросил я взглядом.
Косой покачал головой. Он шел сзади меня и видел больше. Мы стояли с Косым, подпирая спинами двери и высунув языки, в дверь настойчиво скреблись. Рубашка вылезла из штанов, из расстегнутого ворота вывалился армейский жетон на цепочке. Я собрался отправить его назад, когда наткнулся пальцами на загогулину, смахивающую на сушеную гусеницу, и пристально на нее посмотрел. Косой узрел загогулину, и тут же состоялся немой разговор – немой по той причине, что мы запыхались и говорить еще не могли:
– Ну ты и дурак… У тебя же ключ был!
– Сам дурак, я ваще не знал, что это такое!
– Попробовать надо?
– Надо.
– А эти? – махнул я головой на дверь.
– Придержу.
– А успеешь? – Я указал взглядом расстояние. От этой будки до следующей – метров пятьдесят. Он пожал плечами. Я отдышался.
– Так не пойдет, Косой, я тебя не брошу. Давай монтировкой дверь заклиним и вместе пойдем.
– Давай. Подойдет не подойдет, а дверь заклинить надо по-любому.
Я развернул заплечную сумку с инструментом на себя и, достав монтировку, принялся забивать ее короткой кувалдочкой в косяк. Получалось не очень надежно, жестяной косяк сминался, но не пробивался. Пришлось попробовать по-другому – вбить ее клином между дверью и косяком. Вышло не лучше, но пойдет, в конце концов к нам не торки ломятся, а так, мелюзга. До хрена мелюзги, правда. С опаской оглядываясь назад, мы пошли к башенке. Загогулину дверь признала и, шумно вздохнув, отошла в сторону, открывая вход в кабинку. Спертый, с запахом плесени, воздух ударил в нос. В кабинке стояла лесенка, ведущая к неизвестному агрегату, но, судя по ленте с патронами, агрегатом не цветы поливают. Косой радостно присвистнул.
– А я тебе что говорил?!
Зеркальный снаружи, купол башенки оказался прозрачным изнутри, сквозь него виднелась серая моросящая мгла над головой. Часть купола перед стволом, видимо, в нужный момент отходила в сторону.
– Я одного не пойму, Косой. Чего они по своим-то стреляли?
Косой уставился на меня в ожидании.
– Жетон этот с ключом я же со скелета снял, который в вертолете лежал. Значит, покойный отсюда был… то есть допуск сюда имел. Странно это.
– А кто его разберет, может, не поделили чего. У нас же часто так, сегодня свой, а завтра друг другу горло рвем.
Косой полез обниматься с находкой и тут же по самые уши залез в смазку.
– Ух ты! Да он живее всех живых! Ни пятнышка ржавчины! Лента вся в смазке! Ух ты! Толстый! Как же нам повезло! Вот только ни курка, ни кнопки не видно. Ну да свинтим – Хаймович разберется. Чего стоишь? Сумку с ключами доставай!
Меж тем я напрягся, прислушиваясь к внутренним ощущениям. Шевеление за чердачной дверью притихло. Что-то большое и грозное приближалось к ним.
– Ключи давай! Ты что, уснул?
В дверь ощутимо толкнули, и монтировка чуть шевельнулась. Косой проследил за моим взглядом, и улыбка сошла с его лица. Я зашел в кабинку, дверь за мной закрылась. И уже из кабинки, поднявшись на лесенке к Косому, услышал второй удар. И увидел последствия: монтировка, как щепка, отлетела. В дверях появилась серая туша, заслонив просвет. Сначала показалось, что ползет она бесконечно долго. Но, скорее всего, произошло это почти мгновенно, просто с моим зрением что-то случилось. И тут это нечто вывалилось на крышу и, расправив крылья, попыталось взлететь. Наш железный друг внезапно ожил…
«Да-да-да-да!» – громко и часто заговорил пулемет.
Мы стояли, открыв рты, оглохшие от выстрелов. Ошметки незваного гостя раскидало по всей крыше. А из открытой двери неудержимым потоком вылетал рой, но пулемет успокоился и стих, видимо, мелочь его не интересовала.
– Вот это пахан у них был… – выдохнул я.
– Чего? – заорал Косой.
– Пахан, говорю, у них знатный был.
– Чего?
– Хорошо, говорю, что пулемет не успели скрутить!
– А то!
Косой улыбнулся, подняв большой палец вверх.
– А ты гадал, где у него гашетка. Гашетка у него где надо…
– И то верно, тут сроду стрелка не было, сдох бы стрелок от гари пороховой и грохота.
– А лесенка для того, поди, чтоб смазать да ленту поменять.
– Угу.
– Уходить-то как теперь будем?
– Ага!
– Чего ага? Эти твари по всей крыше расползлись и улетать не думают!
– Чего орешь? Я всё прекрасно слышу.
– Дверь открой, может, по внешней стене уйдем.
– Дверь изнутри не открывается, замуровали, демоны!
– Вон кнопки сбоку от двери нажми, открыться должна. И я сдуру нажал. Может, нажми я другую, дверь взаправду открылась бы, но нам не повезло. Кабинка дернулась и поползла вниз. Сердце екнуло. Мы вцепились с Косым друг в друга, словно перед смертью, и лишь немного спустя, поняв, что разбиться нам не грозит, стыдливо разжали объятия.
Под настоящим именем меня давно никто не помнит и не знает. С детства ко мне прилепилась кличка. В школе, как это часто бывает, она происходила от фамилии, позже, в институте, – из-за моих любимых дрозофил. Мухин и мухи, согласитесь, почти родственники.
Благодатный был материал, эти дрозофилы, генетически простой и пластичный, и недостатка в нем не было. Генетически измененные дрозофилы увеличивали рост и по непонятным причинам начинали создавать ульевые конгломераты. Но для дальнейших исследований требовались другие подопытные…
– Матерь Божья! Толстый, мы же к ним в гнездо спускаемся!
И действительно, кабинка неуклонно ползла вниз и на кнопки больше не реагировала.
– Косой, ты какую-нибудь молитву помнишь?
– Из тех, что старый нам читал? Только одну: хлеб наш насущный дай нам днесь и избави от долгов наших, как и мы прощаем должникам нашим…
– Ты чего несешь? – возмутился я. – Про долги, про хлеб вспомнил! Читай быстро со мной!
«Святый Боже! Святый крепкий! Святый бессмертный! Помилуй нас! Во имя Отца и Сына и Святого Духа. Аминь!»
– А поможет?
– Повторяй за мной! Святый Боже! Святый крепкий!.. Умирать в гнезде жутко не хотелось, Косой подхватил мою молитву, и мы затараторили. По мере опускания лифта я лихорадочно прощупывал окружающее пространство на предмет опасности. Опасность была, но где-то в отдалении. Поэтому, когда лифт остановился, дверь, вздохнув, открылась, и на нас никто не набросился, мы с Косым одновременно с облегчением выдохнули.
– Помогло, а ты не верил, – сказал Косой.
– Вот за что я тебя не люблю, Косой, так это за привычку валить всё с больной головы на здоровую!