В гостевое окно влетел камень и прокатился по полу.
— Дед! Ты дома? — донесся с улицы тонкий мальчишеский голос. — Дед! Косой не вернулся?
— Здесь я! — отозвался он.
— Это мои, — встрепенулся Косой, — Засиделся я тут, пора. Завтра с утра зайду.
Косой поднялся и вышел в гостевую, на ходу накидывая рюкзак на плечо.
— Шустрый! Привет! Как там дела дома?
— Дядя Косой?! Луиза послала тебя сыскать. Да и наши волнуются. Вас нет три дня, а вчера Хромой пропал…
— Ладно,… Шустрый пошли домой, там разберёмся…
Поднимаясь по лестнице к двери, Косой обернулся:
— Спасибо Хаймович за еду, а Толстого завтра никуда без меня не отпускай.
И подмигнул. Улыбка на его лице разъехалась до ушей. Видимо он уже представлял какой эффект на пацана произведёт его появление с автоматом.
— До свидания Федор. Всегда рад твоему визиту.
— Пока, Косой до завтра, — зевнул я. На меня вдруг тяжкой ношей навалилась усталость.
Но лечь поспать мне старый не дал. Он битый час допрашивал, про всё что произошло.
Заставляя вспомнить подробности, кои я не упомнил или пропустил. Пришлось вспоминать. Вспомнил лестничный пролет, ведущий на верхние этажи. Этажей получалось пять. Та же незримая пелена стояла в пролётах, и подняться по ним не представлялось возможным. К ней нас карлик и притащил, видать хотел нашими телами проверить на прочность.
Тоскливо, поди, ему там сидеть было. По всем расчетам выходило, что на маленьком лифте опустились мы до самого низа. А что на верхних этажах делается, одному богу ведомо.
Ясно только, что на одном из этажей рой обосновался. Вернулись назад мы, порядком проплутав, но оружейку нашли и лифт запустили. Твари на крыше разлетелись, так что без помех по большому лифту и спустились. Такие вот дела.
— А вот, ещё я тут бумаги какие-то притащил, — вспомнил я и вытащил несколько мятых листов из сумки.
— И всё? — спросил Хаймович, внимательно разглядывая документы.
— Было больше, но у нас с Косым животы прихватило,… пришлось попользоваться.
— Это всё потому, что кто-то ест без меры, а потом гадит без памяти…
— Да, ладно там этого добра … во! — провёл я большим пальцем по горлу. — За год не перетаскать. Вот завтра с Косым пойдём, притащу сколько смогу.
— Таскать ничего не надо.
Старый замешкался, теребя нос.
— Завтра ребятишки пойду я с вами…
Что-то в этом роде я уже ожидал. Дед то крепкий, но сможет ли он допрыгнуть до ремонтной лестницы. А снизу лифт дырявый откуда букашки вылетели… Привяжем его верёвкой а там подтянем… Времени в обрез, но кажись не в первой. Должны успеть.
Утро вечера мудренее, подумал я пристраиваясь на диване. Глаза закрывались сами собой. В гостевую влетел здоровенный каменюка, и прогрохотал по полу. Кого там ещё принесло?
— Старый! Толстый приходил?
Вот суки! И поспать не дают. Подумал я, поднимаясь с дивана. Вышел в комнату, опережая Хаймовича. За окном широкая морда с жидкими усиками, Кот нарисовался.
— Чего тебе?
— Толстый, тебе привет от Джокера! Он велел передать, что должок за тобой. Людей ты его угробил и пулемёт второй не снял. Так, что либо ты завтра пулемёт тащишь и должок списываем. Либо ты не жилец. Всё понял?!
Я отчаянно зевнул.
— Передай Джокеру, что кому я должен, всем прощаю. А угрожать мне не советую. Кто ко мне сунется, тот в орало и получит. Всё понял?! А теперь двигай отсюда пока я добрый!
— Ты сильно об этом пожалеешь Толстый!
Кот развернулся и вразвалочку, неспешна, двинул по улице. А я вернулся к любимому дивану и придавил его до утра.
Первые месяцы и даже годы моей жизни после катастрофы прошли в поисках и метаниях. Прежней жизни не было. В нынешней я не находил особого смысла. Да я спас кого мог спасти, поселил престарелого соседа в своей квартире с бронированными стеклами и потайной дверью. Военные кураторы в свое время усиленное внимание уделяли моей персоне и как никогда это пригодилось. Сосед остался единственным близким человеком кого я знал до войны. С ним и поделился раствором. Как и в моём случае, омоложение организма не произошло, но процессы старения если и не прекратились, то значительно замедлились. Все-таки я был на верном пути, если б не война человеческое бессмертие было не за горами. Впрочем как и человеческая глупость… Иногда мне кажется, что в этом есть и мая вина. Бог, не мог допустить, чтоб глупость и безнравственность стали бессмертны. Не готово было человечество принять такой дар. В провидение господне, с некоторых пор я стал верить, хотя ранее особой религиозностью не отличался. Да и как может в серьёз верить в бога человек сам творящий из обезьяны человека. Гордыня ослепила меня. Но вскоре, не задолго до катастрофы, я стал прозревать. Опыты с приматами показали, что изменяя внешний облик, приближая его к стандарту гомо сапиенса, мы не можем изменить его развитие. Наличие речевого аппарата, не обязывает к овладению речью. Увеличение объема мозга не способствует его развитию. Самый совершенный компьютер без операционной системы — куча металлолома. Оставалось уповать на сказочную продолжительность жизни… Опыт — сын ошибок трудных. Возможно лишь генетический опыт предшествующих поколений, и составлял ту неповторимую отличительную черту, которая отделяет нас от приматов.
Была такая версия, но я её не поддерживал, а свои соображения по этому поводу скрывал, отвечая уклончиво и расплывчато. Озвучить моё мнение было равносильно Галилею признать, что земля плоская. Поэтому я молчал и проводил эксперименты…
Было! Было нечто гораздо более весомое, чем наличие генетической памяти прошлых поколений. Приматы не менее древний вид, чем гомо сапиенс, однако они остались приматами. Без искры божией, не стать обезьяне человеком. В этом я убеждался всё больше и больше активируя спящие гены и плодя невиданных доселе уродов. Циклопы, химеры, амфибии — целый ряд животных, редких, с необычными свойствами, но всё же животных. Иногда мне казалось, что они обладают разумом, но каким — то злым не человеческим разумом.
День был в разгаре, парило. Вышли мы ближе к середине дня. Косой запоздал. Искал с утра Хромого и нашёл то, что от него осталось… Теперь он брёл с нами в некой задумчивости.
— Я вот одного не пойму… Чем эти твари в подвале питались?
— Как чем? Тушёнкой, ты же видал сколько банок пустых навалено…
— Да я про букашек… Видел бы ты как они Хромого нашпиговали. Сплошная каша. Черви размером с палец..
— Да, мальчики… Натворили вы дел, — вступил в разговор Моисей Хаймович, — выпустили рой на свет божий, да ещё без матки оставили. Они теперь совершенно дикие и неуправляемые.
— Вот Хаймович, слушаю я тебя и поражаюсь… Можно подумать до этого они были ручные и послушные как твой кот? — возмутился я.
— Кто знает, может и были, — загадочно продолжил дед. — Они творения человека, и человеком же как-то управлялись и регулировались.
Я поднял руку вверх. Стоять! Спутники мои остановились. Нам, навстречу бодро перебирая несчётными лапками, ползли «самоходки». В общем, то ничего особенно опасного, но за разговором можно вовремя не заметить и не дай бог самоходка тебя переползёт. Прикосновение её смертельно, в каждой лапе капля яда, которая вздувается на коже кровавым волдырём. Человек умирает в страшных муках. Зачем это самоходкам не понятно, никто ни разу не видел, чтоб они человека ели. Убьют мимоходом и дальше ползут.
Мы перескочили по-быстрому на другую сторону улицы.
— Я давно склоняюсь к мысли, что нельзя все метаморфозы животного мира списывать на последствия катастрофы и спонтанные мутации, — продолжил Хаймович, провожая взглядом самоходок — Эти создания, которые мы знаем ныне как самоходки весьма похожи на известных прежде. Отличаются они только размером. Прежние были сантиметров десять от силы, а эти метровые и весом каждая кило по три.