— Заходи.
Дальнейшее описывать стыдно и больно. Я напился почти до беспамятства, и происходящее помню кусками. Жарко, потно. Кружится голова. Потом я сижу рядом с ней на кровати и что-то говорю, говорю и говорю. В жизни так много не говорил. Она молчит и держит меня за руку изредка то поглаживая её, то сжимая. Мне становится легко от её молчания. Чувствую, что она понимает всё сказанное мной и принимает безоглядно, без недомолвок и осуждения. И я засыпаю, уткнувшись лицом в её душистые и мягкие волосы.
Разбудил меня громкий стук в дверь. Роза выпорхнула из под моей руки, перепуганной пташкой. Накинула на себя халат и вопросительно посмотрела на меня.
— Открывай, — прошептал я пересохшими губами, — это Косой за мной пришёл.
Косой заявился громогласный и нарочито веселый.
— Вставай лежебока дела ждут! Что ж ты зайца то забыл взять? Вот дед просил занести.
Принимай гостинец Роза.
Роза приняла тушку и унесла на кухню. Федя воспользовавшись её отсутствием быстро склонился к моему уху и зашептал:
— Ты чего кобелина, старику ничего не сказал? Он там места себе не находит… Хорошо я догадался куда ты свалил.
Я поднялся и стал напяливать штаны, ища взглядом по комнате остальные детали одежды.
Меж тем Федя прибавил громкости:
— Пока ты тут кувыркался, рой в городе свирепствует. У меня двое пропали Малыш и Шустрый. Джокер троих недосчитался, и Кота в том числе.
При имени Кот, Федя подмигнул и прижал палец губам. Я ничего не понял, и спросил в пол голоса:
— Ты Розу что ли в стукачестве подозреваешь?
А она как раз зашла в комнату. Надеюсь, не услышала. Косой кивнул, как бы наклоняясь за моим ботинком.
— Вижу, горел ты синим пламенем, одежонку раскидал. Давай хлопец собирай манатки.
— Да вот собственно и всё.
Я затянул шнурки и подхватил с полу куртку.
— До свидания Роза, прости, если что не так.
Роза до того безучастно смотревшая на мои сборы, вдруг подошла и поднявшись на цыпочки поцеловала меня в щёку.
— Береги себя Максим, — сказала она и отвернулась.
Косой же ухватил меня за плечи и увлёк за собой, на ходу крикнув:
— Учти Роза, Толстого ты не видела. Не был он у тебя, если кто спросит.
В это момент я ощутил спиной, что Роза украдкой утерла слезу.
Мы вывалили во двор и в темпе зашагали в направлении Хаймовича. Повернув за угол дома, я избавился от объятий Феди.
— Давай рассказывай, что происходит? Как это понимать, твою мать!
Федор зашипел:
— Ты блин, лопух прошлогодний… Весь город знает, что Роза у Джокера на довольствии.
— Врут! Сроду никого у ней не заставал, — отмахнулся я.
— А часто ты у неё бываешь? Ты когда ей последний раз еды приносил? Она, что росой питается?
— Ну, неделю назад…
— Вот! А голод не тетка. Может и не часто их обслуживает, но свои люди Джокеру нужны, чтоб знать, что в городе делается, вот и бегает к ней мальчонка хавку таскает, да новости собирает.
— Ты-то откуда знаешь?
— Оттуда, этому пацану лишний кусок не помеха. Мне он тоже докладывает.
— Господи, — вздохнул я, — скажешь ему, чтоб про меня не говорил и всего делов.
— Скажу, — вздохнул Косой, — только нет у меня в нём уверенности.
— На фиг тогда кормишь?
— На всякий случай, — подмигнул Федя.
— Что ещё случилось, рассказывай?
— Пока нас не было, люди Джокера пробовали мою хату на прочность.
— И как?
— Ружьё их сильно удивило. А дробь в жопу огорчила до невозможности. Но я думаю они ещё придут и к этой встрече надо готовится. А у нас рюкзаки в подземелье остались.
— Ну и забирай, я то причем? Дорогу знаешь.
— Ты я вижу не только кувыркался вчера, но и водкой баловался?
— Ну.
— Оно и видно. Не соображаешь ни хрена. Ключики заветные от лифта то у тебя? И защита работает. Мне без такого мутновидящего, туда и соваться не резон.
— А-а-а. Понял не дурак. Значит, прямо сейчас меня в поход тянешь.
— Да, потому что ждать их надо этой ночью.
— Ладно, идем к Хаймовичу, пистолет захвачу.
— Да мы и так к нему идем. Не проснулся что ли?
Я кивнул. Встреча с Хаймовичем не радовала. Теперь я вроде как действительно перед стариком виноват. Я всегда знал, что дед любит меня как родного, хоть он никогда ничего подобного не говорил, но я всегда это чувствовал и знал. Одного из всех он выбрал меня и оставил у себя. Хотя первый с ним подружился Ящерка.
— Прости меня Максим, — рука Хаймовича лежала на моём плече, — просто в тот момент я испугался. Испугался тебя, мне на мгновение показалось, что ты страшнее и опаснее всех этих бандитов. Так просто убить человека, без мыслей, без эмоций, словно выполняя обычную работу. Ты вырос на моих глазах, а оказалось я совсем тебя не знаю. Глупость конечно. Просто ты стал взрослым, а я всё ещё, по привычке, считаю и считал тебя ребенком.
С глаза Хаймовича скатилась слеза, и он внезапно схватил меня за шею и привлёк к своей груди.
— Прости, ладно?
— Да чего там, — смутился я, — дело житейское.
— Вот и ладушки. Куда собрались ребята?
— Туда же Хаймович, туда же, — кивнул Федор, — вещички там остались нужные. Мы быстро. Задерживаться не собираемся.
— Что ж вы вдвоем? Рюкзака то три. Я с вами пойду.
— Не обижайся Хаймович, но без тебя быстрее получится, а лишнее брать не будем.
— Ну, смотрите, вам виднее…
Шли мы быстро, без привычных походных сумок через плечо, когда налетела стая.
Услышав дробный топот лап по асфальту, я оглянулся, вытаскивая на ходу пистолет. Стая, с десяток взрослых псов. Косой ощерился и щелкнул затвором.
— Ну вот, а старый плакался, что собак мало осталось.
Первая очередь выбила искры по асфальту. Одна пуля видимо рикошетом зацепила пса, и он волчком закрутился на месте. Вторая очередь ушла, бог знает куда. Собаки рванули в рассыпную, обходя нас вокруг.
— Не стреляй! — Крикнул Косому, — Ноги делаем, а то все патроны уйдут.
Косой согласился и мы рванули. Мама дорогая, роди меня обратно! Всё как в детстве. Мы бежим, и они бегут. Парочка вырвалась вперёд и идет нам наперерез. Они обходили нас, прячась в придорожных кустах. Вот этого допускать никак нельзя! Выстрелил на ходу одному в бочину. Надо же, попал? Второй отстал в замешательстве. Обиженный вой остался за спиной. Вот и заветный домик впереди. Быстро мы домчались. Можем если надо! Проскочив по ступенькам к парадному входу, я развернулся, подперев спиной стенку, и взял пистолет двумя руками. Косой привалился рядом.
Собаки отстали. Заходим? — махнул головой Федя, указывая на вход. Я покачал головой.
Сердце бьется так оглушительно, что я ничего не чувствую и не слышу кроме его стука.
— Подожди немного, сейчас оклемаюсь, — говорю Косому переводя дыхание.
— Давай быстрее, вон уже собаки показались.
Почувствовал. Прошла волна. От парадного до лифта не добежим, не успеем. Придется отсиживаться в дверных проёмах.
— Пора!
Бежим. Короткая остановка. Обнимаю Федю как родного, так не хочется поджарить нужную часть организма. Он обалдел, но терпит. Шепчу ему сквозь зубы:
— Шевельнёшься, зад обожжет!
— Понял.
— Пора!
В два счёта и мы в лифте. Прыгаю наобум, не видя лестницы. Руки сбиваю промахнувшись. Но я уже цепко держусь за ржавую арматуру. Есть! Косой летит следом, так же промахиваясь и громко ойкая.
— Ты как там?
— Нормально, кажись, палец сломал.
Ползем, карабкаемся наверх. Внизу на удивление тихо. Может, рой уже перекочевал в другое место? Но расслабляться не стоит. Прем без передышки до крыши. Вот она родимая! Дальше. Двери гостеприимно распахнулись, плюхнулись в кабинку. Она дернулась и пошла в низ. Вот теперь можно дышать не торопясь.
… в какой-то момент я понял, что оставаться больше в городе не имеет смысла. Нужно было начинать всё сначала, и начинать это не на руинах цивилизации, а в полном смысле с нуля. Жить в согласии и мире с природой, и самим собой. Внутренняя концепция нового отношения к действительности, новой веры прорастали во мне. Я не мог облечь её в слова, но смутные образы невысказанной истины, требовали перемен. Какие-то законы человеческого бытия находились сами, какие-то приходилось рожать в муках. Человек не должен желать большего, чем ему действительно нужно. Единственное, чего он может желать бесконечно — знание. Но как быть, если в природе человека так много от животного? Власть, как первичный признак стаи. Зависть, жадность лишь отголосок стремления к власти. Будучи анархистом от природы, я понимал, что безвластие невозможно… Тупик. Человеческие амбиции являются двигателем прогресса и его же закономерным концом, когда амбиции государств доходят до определённой черты, преступив через которую теряют всё… Нет ни великих держав, ни мелких княжеств, лишь горстка людей рвущих друг другу горло за кусок… И я ушел в леса, ушёл чтобы основать свою общину, по ещё неизвестным мне принципам. Я не знал, как нужно жить человеку, но я уже точно знал — как он жить не должен….