До дедовского дома осталось с полкилометра. Но я уже знал, что первым делом как придем, надо будет напоить Федора, стребовать с деда спиртное и напоить. Чтоб он напился и поплакал, а я молча посижу с ним. Надеюсь, тогда ему станет легче, и он хоть чуть-чуть оживет… … ….
Последним на второй этаж втащили Мишку, идти он уже не мог. В его ботинке хлюпало, и не вода. Я дернул за потайной крючок, но дверь не открылась. И тогда рукояткой пистолета постучал. Хаймович открыл сразу, словно за дверью и стоял. Он пропустил меня на руках с Мишкой. Мишка всё кривился, а под конец, когда я неловко задел его ногой за ступеньку, выматерился.
Дед зашикал на него:
— Тихо! Ребенка разбудишь!
Из спальни тихо, словно приведение вышла Луиза. И Косой распихивая всех кинулся к ней, и подхватив на руки хохотал как сумасшедший. А с глаз его двумя неиссякаемыми потоками падали капли дождя. В спальне кто-то разбуженный громко заплакал, тоже требуя к себе внимания.
Баклан не промахнулся, он и не собирался попадать. Кивнул Луизе, и она поняла. Притворилась мертвой, и лежала, до крови прикусив губу, сдерживая крики. Как родила, не помнит, в себя пришла от криков ребенка. Тогда собрав все силы, спеленала ребенка и побрела к Хаймовичу. Моисей Хаймович как бывалая повитуха приступил к делу. В первую очередь нагрузил Шустрого, тот натаскал воды, нарезал тряпок на пеленки. Потом дед нагрел воды для гостей, помыл новорожденного, накормил мамашу и уложил обоих спать. И к нашему приходу они уже успели поспать. Как выяснилось, Луиза пришла через час после нашего ухода, Шустрый хотел, было бежать за нами, но старый не пустил. Было поздно, темно и вряд ли Сергей бы нас нашел. А потом, вряд ли бы мы нашли Сергея…
Нас как-то быстро сморило у печки, и мы вповалку завалились спать. На моем диване теперь спала Луиза с ребенком, на дедовской койке приютились женщины. Мужское население вело активную половую жизнь т. е. легли на полу, побросав не нужные вещи на пол и ими же укрывшись.
Проснулся я от вздохов Ангела. Дед перебинтовывал ему ногу, протирая самогонкой. Косой с унылым видом наблюдал за процедурой.
— Хаймович, милый, хорош добро на говно переводить…
— Сам ты говно! — обиделся Мишка.
— Да я говорю, что и так заживет,… а водки не будет, — оправдывался Федя.
— Когда тебе руку дед вправлял, ты чего-то водку не жалел?!
— Ну, то рука, а то твое копыто, — улыбнулся Косой.
— Вам молодые люди просто несказанно повезло, что пули навылет прошли, и извлекать не пришлось. Мише конечно больше повезло, только мякоть задета. А тебе Федор с дощечками месяц ходить как минимум. Лучевая кость перебита, пока не срастется руку нагружать нельзя, а то ещё криво срастётся.
— Ему одним органом кривей не страшно, он и так косой, — вставил Миша.
— А ты у меня сейчас будешь одноглазым!
— Ша! Бродяги! — Поднялся я на ноги. Меня в перестрелке бог миловал, ни царапины. А сломанное ребро не в счет, угол крыши был не очень мягким. Так нормально, дышать надо осторожно.
— Нам гостей надо ждать от Джокера и к их приходу гостинцев приготовить.
— Спи спокойно Толстый, уже всё заряжено, — успокоил Косой.
— Когда это?
— Шустрый наш Сережка постарался.
— Ага.
Я развернулся, собираясь, отправится по нужде, как меня остановил Федор.
— А кто это тебе куртку на спине так красиво располосовал?
— А? Я и забыл. Попросил Призрака ночи подсадить на крыше, вот он меня лапой и зацепил.
— Да, Ну? Правда что ли? И как он выглядит?
— Как выглядит, не знаю, на то он и призрак… но упаси боже с ним встречаться.
— Максим, твои раны надо срочно посмотреть и обработать, — встревожился Хаймович.
— Да дайте мне во двор сбегать, и поговорим, — не выдержал я.
— Давай, — согласился Миша, — у нас и без тебя есть, кому под себя ходить.
— Как пацана то назвать решили? — спросил я, переминаясь с ноги на ногу.
— Максим, — ответил Федя и почему-то засмущался.
— Хорошее имя, — ехидно вставил Ангел.
Но я уже бежал к дверям, поэтому подзатыльник ему отвесить не мог.
— А раны нагноились, однако, — заметил Хаймович, разглядывая мою спину. — Сережа!
— Что?
— Сбегай, подорожника принеси.
Шустрый сорвался с места. Ей богу, он кличку свою отрабатывает!
— Я конечно не спец, — почмокал языком старый, — можно сказать совсем не спец, но по характеру ран и глубине проникновения могу сказать следующее. Когти весьма острые, тонкие и загнутые. Похоже на кошачьи. Но такого размера кошки сроду не видел, ни до войны, ни после… Хотя конечно мутанты встречались…
— Дед, — спросил Шустрый, протягивая листья подорожника, — а кто с кем воевал тогда?
Хаймович нахмурился.
— Люди воевали против себя, против своих родных и близких, против своего дома, против самой жизни на Земле.
— Они что? — покрутил пальцем у виска Сережка.
— Вот и я так думаю, — кивнул Хаймович.
— Ты знаешь, Хаймович, ты, наверное, прав насчет кошки. Он когда меня подцепил, потом лапу облизал и вроде как умылся. Я еще заприметил, вроде как движение знакомое.
— Ну, допустим кошка… Но смущает меня Максим это отсутствие следов. Такое существо весит не мало. Торков давно кто-то крошит на винегрет. А следов нет…
— Понимаешь, — я замялся подбирая слова, — Он вроде как не живой… Он не ходит а словно скользит по воздуху, причем разом. Только его не было и он уже здесь, даже воздух не колыхнется.
— Хорошее дело, — присвистнул Миша, — с такими когтями покойнички летают.
— Он не летает. Он просто есть и нет… не знаю, как объяснить.
Хаймович кашлянул.
— Я кажется, догадываюсь как. В прошлом веке был такой термин — телепортация. Мгновенное перемещение в пространстве.
— И ещё… — решился выдать я, — Он не твердый, он вроде как туман, твердой становится та часть тела, которая ему нужна, лапа например.
— Интересно, — задумчиво сказал Миша, — а когда по нужде, он какую часть тела лепит?
— Да не ходит он по нужде, — психанул я, чувствуя, что моим словам не верят, — Он не ест никого, он охотится из инстинкта, из чистого удовольствия.
— Точно кот, — кивнул Косой, — Молодой кот, который мышей ловить учится.
— В твоих словах Федор есть здравый смысл, — сказал Хаймович, подняв указательный палец к верху. На языке жестов Хаймовича это означало высшее одобрение.
— Относительно породы мы определились, но природа данного существа весьма загадочна.
И разгадку думаю можно найти в известном нам месте… Хотя может быть я ошибаюсь.
Хаймович теребил мочку уха.
… Одно из свойств биотиков, как оказалось это не только изменение и трансформация организма, но при достаточной продолжительности жизни объекта, создание его энергетической копии с клонированием сознания. Энергетический клон образно выражаясь наделен собственной волей и может при недостаточно сильном влиянии эго отходить от носителя и существовать самостоятельно некоторый период времени, но не более полусуток.
Они шли, освещая себе путь факелами. Толкая перед собой самодельные тележки с хворостом и старой рухлядью. Несли автомобильные покрышки, куски толи, смолы. Две большие облезлые канистры хлюпали при ходьбе. Солярка, не иначе. Где-то неподалеку выли собаки, перекликаясь разными голосами. Факелы коптили и шипели от мелких капель моросящего дождя. И лица блестели от капель в свете факелов, и тени блуждали на лицах, придавая им зловещее выражение. Они шли убивать. Нас убивать. Вот брошены первые связки хвороста под гостевое окно. Канистры плюхают содержимое, следом летят факелы, смола, автомобильные покрышки. Мы просыпаемся от удушливого вонючего дыма. Хватаем автоматы и палим ничего, не видя и не соображая прямо в пламя костра. Хаймович кричит, что надо уходить. Я поднимаюсь по лестнице, распахиваю дверь и получаю заряд дроби в грудь. Бах! Бах! Бах! Пять выстрелов сливаются в один. Пятеро стрелков сидят перед дверью с ружьями, и встречают меня залпом из пяти стволов. Грудь обжигает нестерпимый зуд и боль, и я падаю раздирая руками кровавые лохмотья на груди. Свет меркнет в моих глазах. И погружаясь во тьму, я успеваю удивиться тому, что я умер. Стоп! Говорю я сам себе. Это нельзя допустить! И я просыпаюсь в холодном поту и бужу всех.