— Пойдем?
— Не хочу.
— Да не переживай ты, выживем. Ещё и не в таких переделках бывали.
— Толстый, ты кому говоришь? Если б мы вдвоем попали одно дело… а тут ребенок. Зима на дворе. Бля! — В сердцах бросил Федор.
— Ничего, ничего… — похлопал я Федю по плечу и потащил к костру.
— Это когда-нибудь прекратиться? А? — Спросил Лис у неба. — Сеет и сеет целый день. Мокрый насквозь.
— А что ты хотел, осень.
Руслан в лопнувшей и кое-как сшитой одежде выглядел печально, по тугому хвосту волос на затылке стекала вода, стекала она и по лбу. Пробиваясь через брови капли застили глаза. Руслан утирал лоб рукавом, но помогало это мало, дождь усиливался.
— Я вот думаю, как они в этих ульях жили? Я тут пять рядов насчитал один над другим.
Они что друг другу на головы гадили?
— Дойдем, посмотрим.
— Да, дошли уже. Дверей не вижу. А ты видишь?
— Может на другой стороне. Давай обойдем.
На другой стороне дома двери нашлись. Дверной проем, они не закрывали, а лежали рядом.
— Деревянные? — Удивился Лис.
— А ты что думал? Двери каменные как дома, или железные? — фыркнул Руслан.
Поднявшись по ступенькам, друзья оказались на площадке первого этажа. Дверей на площадке было четыре, три железных и лишь одни деревянные. Друзья переглянулись.
Николай торжествующе улыбнулся. Железные были закрыты наглухо. Лишь деревянные гостеприимно распахнуты внутрь. Судя по их виду, они не сами так распахнулись. Треснувшее полотно двери ощетинилось щепками. Руслан принюхался. Пусто, кивнул он.
С топорами наготове они зашли в квартиру. В квартире царил бардак. Куча вещей валялась под ногами.
— Они даже крынки из железа делали, — донесся голос Коли из кухни. — Гончары видать вывелись.
— А с деревом у них туго, — добавил Руслан, — так, что со стрелами надо бережней.
— Ух, ты! Ларь, какой! До потолка! Деревянный!
— Не… сгнил уже весь. Видишь не дерево, труха одна, опилки.
— Короеды поработали.
— На костерок сгодится.
Рус выломал дверцу. Коля оторвал вторую.
— Может до верха обойдем, проверим, вдруг тут короеды эти, ну которые..
— Жуки? Да, черт с ними, — устало махнул Руслан, — Дверь входную подопрем, чтоб не внезапно не напали.
— Прям здесь, запалим? А дыму куда? Тяги нет.
— Сейчас, — Руслан слегка приласкал окно топором, и оно обиженно зазвенело разбитым стеклом.
— Во! Другое дело. В кухне уже до нас кто-то выбил.
— Тут вообще кто-то сильно постарался, пол города в развалинах. Не иначе как после великой войны.
— А чего они не поделили? Вот сколько нам староста пояснял, я так и не понял.
— Думаешь, он сам знает? — Ухмыльнулся Руслан. — А вот в книжице моей думаю про все сказано.
Рус похлопал себя по груди. Пакет прилип к голой груди и важно чавкнул, мол, да, знаю.
Заснуть было трудно. Посторонние звуки леса раздражали чрезвычайно. То сова закричит, то ещё какая живность голос подаст. Помимо этого, я внутренним взором постоянно держал контроль над окружающей местностью. Ничего крупного и опасного к нам не приближалось, утомившись я все таки забылся. И на границе сна и яви было мне видение… Уж не знаю, то ли насыщенный хвойный запах на меня так подействовал, то ли непривычная обстановка, но приснился мне сон будто я маленький. Сижу где-то на развалинах и плачу. И развалины те незнакомые, идти куда не знаю. Да и некуда мне идти. И до того мне одиноко и обидно, что слёзы просто ручьем льются. Тут из ниоткуда подходит страшный дядька. Вроде и не бандит он, и не людоед, но страшно мне от того, что я точно знаю — ОН чужой! И облик его течет и меняется, что не узнать и не запомнить. И душа у него потемки. Не чувствую я в нем ни злобы, ни жалости. Он берет меня за руку, и я не в силах сопротивляться иду. И вот привел он меня куда то и говорит, что я должен сделать то-то и то-то. Бубнит и слова горящими знаками прописываются в моей голове. УК-Т-УК-ЗА-УК-ЧТ, УК-Т-УК-ЧТ-20001-УК-ЗА-00010-УК-ЗП-00010-УК-ЗА-57370-УК-ЗП-740FF-УК-СА-УК-АВ-УК-Т-УК-ЧТ-УК-ЗП-60080-УК-СА-УК-Ц-УК-АВ…. Мозг мой вопит от ужаса, этой бесконечной белиберды. Мне, кажется, он лопнет от бесконечных знаков и чисел. Но вот чужой бубнить прекращает, и я сижу один в большой и холодной комнате. Что мне делать? Что делать?
До моего слуха донесся какой-то посторонний звук, Максим младший что ли заплакал?
Но нет! Плачь, раздавался где-то неподалеку. Я всполошился. Кто-то чужой рядом.
Поднялся, вытаскивая свою руку из под Розы. Потревоженная, она сонно окинула меня взглядом и тут же проснулась. Ага! Тоже дошло! Выскочив из шалаша, увидел что опоздал, не первый я на плач вышел. Светало. На опушке леса стоял Хаймович и что-то говорил какому-то ребенку с соломенными волосами. Лишь подойдя ближе, увидел, что ребенок тот с меня ростом и возрастом. Просто сидит он на земле и усиленно мотает сопли на кулак. Одет чужак был в куртку из собачей шкуры. Куртка была вся исцарапана и порвана. Клочки шерсти висели там и сям. Штаны неопределенного происхождения, оканчивались видавшими виды сапогами. От таких видов сапоги раскисли окончательно и казали грязные пальцы с треснувшими ногтями. Н-да…
— И откуда эта жертва инцеста? — спросил из-за моей спины Федор у Хаймовича.
Хаймович аж поперхнулся.
— Федор, ты откуда таких слов набрался?
— Ну, ты же сам нам с Толстым объяснял, что от кровных связей придурки рождаются.
Хаймович, озадаченно рассматривающий чужака, ответил:
— Судя по внешнему виду местный. Битый час с ним разговариваю, но что случилось и кто такой добиться не могу.
Меж тем, сквозь непрестанное хныканье доносились вполне определенные слова:
— Бросили меня… плохой Лис и Руслан плохой… бросили меня бедного, у-у-у!
— Жалуется он, что ли на кого? — сказал Федя, прислушиваясь к бессвязной речи. — Э! Откуда, братан? Что случилось?
Косой потряс незнакомца за плечо.
— Бросили меня… в-э-э-э! Плохой Лис и Рус плохой, бросили!
— Понятно, все кругом плохие, один он хороший. Ябеда, какой-то…
Чужак неожиданно оживился.
— Да! Ябеда! Я — Ябеда! — Ткнул он указательным пальцем в себя.
— Ябеда — хороший! Лис плохой!
Подумав, серьезно добавил: — Руслан тоже плохой!
— Ни хрена себе у него кликуха! Ябеда! Как он с такой кличкой выжил? У нас бы давно грохнули, — удивился Косой.
Хаймович угрюмо взглянул на Косого.
— Вот этим наш мир от ихнего и отличается. Это, прежде всего жалостью. В старину всегда жалели таких людей. Называли их убогими. Страшный грех такого обижать. И если существует Ябеда, значит, люди здесь живут правильные, с пониманием законов Божьих.
— Да? — Удивился Федор. — А какой толк от дефективных то? Корми его, одевай? А зачем?
— Федор, — строго сказал, как отрезал, Хаймович, — Мы с тобой уже этот вопрос обсуждали, и возвращаться не будем! И мне этот мир нравится!
— Жрать хочешь? — Дернул за рукав чужака Шустрый.
— Да! Кушать очень хочу, — ответил тот, указывая пальцем в открытый рот.
— На, — протянул Сережка кусок вяленого мяса.
— Ты откуда пришел? — Спросил я. — Где твоя деревня?
— Там!
Ябеда неопределенно махнул рукой, отчаянно вгрызаясь в твердый кусок.
— Ага, значит, деревня существует, что весьма обнадеживает, — заметил Хаймович.
— Что это? — указал Сережка пальцем за наши спины.
Мы, не сговариваясь, обернулись. За нашими спинами из-за вершин деревьев поднималось красное зарево.
— А это друзья мои, называется восход солнца!
Хаймович рассмеялся счастливо и загадочно.
— … загадки все конечно мне разгадать не удалось, но главное я понял. Проблемы нужно было решать, чем раньше, тем лучше. Оказавшись в городе, я по наивности своей попал в затруднительное положение. Потеряв счет своим годам, я в глубине души остался ребенком. Иначе никак не оправдать мои ошибки. Просто последние со… две лет, я привык уже к другим людям, к другим нравам. О существовании человеческого коварства и подлости стал забывать. Оговорюсь. Новое племя людей идеальным не было, и человеческие пороки в том или ином виде существовали, и возможно со временем они приобретут ту глубину и извращенность, которая была при крушении цивилизации. Но хочется верить, что до этого не дойдет… все таки мне обещали… И хоть я не склонен верить им на слово.