— Здесь я вновь вынужден прервать вас. Вы слишком часто употребляете в рапорте выражения типа: „едва оформившаяся грудь“, „очаровательные ягодицы“, „жестокая операция“, „мясистый лобок“, „великолепная рыжая тварь“, „пышные формы“ и даже один раз „чувственный изгиб бедра“. Вам не кажется, что это преувеличение?
— В каком смысле?
— С точки зрения лексикологии.
— Вы считаете, что я выражаюсь неточно?
— Я этого не говорил.
— Допускаю фактические ошибки?
— Не в этом дело.
— Или же просто лгу?
— Боже упаси!
— В таком случае, не понимаю сути ваших претензий. Я составляю отчет, вот и все. События излагаются именно так, как они произошли, без умолчаний и искажений.
— Не сердитесь… Еще одно: вы говорите о районе Гринвича или о станции метро „Мэдисон“ — но любой американец сказал бы „Вилидж“ и „Мэдисон-Авеню“.
— На сей раз именно вы проявляете преувеличенное внимание к мелочам! Кстати, нет никаких оснований считать, будто рапорт составлен американцем. Не забывайте, что революцию всегда готовят иностранцы. На чем я остановился?
— Вы начали одновременно рассказывать две истории, Не доведя до логического конца ни одну из них. С одной стороны, речь шла о черной мессе, где были принесены в жертву двенадцать девочек, проходивших обряд конфирмации, с использованием креста, облаток, свечей, равно как и больших остроконечных шандалов, при помощи которых вы произвели их дефлорацию. С другой стороны, говорилось о том, как доктор Морган искусственно оплодотворил прекрасную метиску Сару спермой белого мужчины, взятой Джоан у старого Гольдштюкера. К слову, в вашем изложении наличествует противоречие: один раз вы описываете жертву обнаженной, а в другой раз подчеркиваете ее сбившееся к груди красное платье.
— Я вижу, что вы невнимательно следили за ходом моих объяснений: это происходило в другой день, с другим врачом и другой пациенткой. Противоестественное осеменение было осуществлено не доктором Морганом, а неким доктором М. Их, впрочем, очень трудно различать, потому что они носят одну и ту же маску, купленную в одном и том же магазине с одной и той же целью внушать доверие своим обликом. Настоящее имя этого М — нечто вроде Малера или Мюллера; у него имеется психотерапевтический кабинет в подземных галереях Сорок второй улицы. Что касается девушки в красном платье, то это не Сара, а Лора; хирург же в этом случае держал в руках не катетер, а шприц для вливания сыворотки — по всей видимости, эликсира истины. Все эти детали были мной в своей время специально подчеркнуты. Доктор Морган проник в дом рассказчика, не прибегая к взлому — он просто заказал поддельный ключ у живущего по соседству слесаря, тогда как семейный врач-психотерапевт, которого мы будем для удобства именовать Мюллером, разбил стекло над площадкой металлической лестницы, как уже несколько раз говорилось.
В день укола должна была состояться экзекуция ДР; следовательно, Морган был уверен, что застанет Лору дома одну (Бен Саид тщательно отметил время выхода на улицу лже-брата, а затем и момент его появления на пустыре). Легко понять, что целью этой операции было выяснить, наконец, кто эта молодая женщина, каким образом оказалась в доме и зачем скрывается.
— Последний вопрос перед тем, как вы продолжите: дважды или трижды вы употребили в своем изложении слово „обрыв“; что оно обозначает?
— Срывание кожного покрова с поверхности — чаще выпуклой, но порой и вогнутой — белого или розового тела.
— Нет, я не об этом; я имею в виду слово, стоящее в тексте особняком, наподобие термина „возврат“, о котором уже говорилось и по поводу которого вы представили вполне удовлетворительные объяснения.
— В таком случае, ответ будет таким же (или почти таким же), как и в прошлый раз. Слово показывает, что в ходе повествования происходит обрыв: резкая остановка или перемена, вызванная какими-либо материальными причинами, имеющими прямое отношение к рассказу или, напротив, привнесенными извне; так, например, случилось в данной ситуации: ваши не слишком уместные вопросы говорят о том, что вы уделяете излишнее внимание отдельным пассажам (что не мешает вам упрекать в этом меня), но недостаточно вникли в рапорт во всем его объеме. Однако я продолжу, иначе мы никогда не доберемся до конца. В момент, когда Н.Г.Браун (часто называемый просто Н., для удобства изложения) врывается в библиотеку, Сара Гольдштюкер, настоящая дочь банкира (зачатая некогда при помощи искусственных средств, о которых только что шла речь), лежит, обнаженная и беззащитная, опутанная крепкими веревками, стягивающими все ее тело за исключением ног, освобожденных от пут доктором Морганом за секунду до вторжения; но тут же связанных другим манером, более подходящим для его целей: щиколотки и колени прикрепляются к кольцам больших литых гирь, Весом в тридцать килограммов, установленных на вершинах воображаемого квадрата, благодаря чему широко разведенные бедра касаются каменного пола внешней стороной, а колени согнуты под углом примерно в сорок пять градусов. Внутренняя сторона ляжек, пах, живот и в особенности груди немного светлее по оттенку, чем само тело, в чьей матовой желтизне угадывается смешение белой, африканской и индейской кровей, что подчеркивается также сочетанием ярко-голубых глаз, унаследованных от отца, с густыми, гладкими, блестящими волосами чернильного цвета, отливающего фиолетовыми бликами.
У нее прелестные, тонкие и правильные черты, о чем, впрочем, приходится скорее догадываться, поскольку черные пряди закрывают нос и щеки (растрепались ли волосы вследствие борьбы или это произошло уже во время предварительных пыток?), так что лицо ее частично скрыто под рассыпавшимися в беспорядке локонами, не говоря уж о том, что верному восприятию мешает как кляп из красного шелка, растягивающий углы рта и искажающий его линию, так и положение головы, откинутой назад из-за стянутых за спиной рук, отчего пленница может смотреть только вбок, где взору ее расширенных от ужаса глаз предстает, рядом с левым плечом, гигантский паук, ядовитая особь, получившая название „черной вдовы“, которая только что ускользнула от хирурга, увлеченного своим чудовищным опытом, и замерла примерно в двадцати сантиметрах от подмышечной впадины, прямо в круге яркого света, отбрасываемого очень сильной лампой на шарнирах, чья ножка привинчена к краю металлического стола, заваленного бумагами; на лежащем посредине белом листке записано пока только несколько коротких замечаний сверху и справа, а вся остальная часть занята выполненным по правилам осевой симметрии анатомическим рисунком, точные и четкие линии которого представляют изображенные в натуральную величину внешние половые органы женщины — вульву, клитор, малые губы.
Доктор Морган, не сводя глаз с незнакомца в маске, которого, как ему кажется, он узнает, хотя и не может быть в этом окончательно уверен, медленно поднимается и начинает пятиться к другому выходу. Поскольку противник замешкался, решая, как ему следует поступить, хирург пользуется этой паузой, шаг за шагом приближаясь к коридору, но по-прежнему неотрывно глядя в отверстия черной маски, где поблескивают золотистые зрачки; затем он одним движением поворачивается к входной двери, оставленной нараспашку, перепрыгивает через три ступеньки и — теперь уже преследуемый Брауном — бежит сломя голову по прямой улице в направлении к станции метро.