* * *
Из интервью Анатолия Чубайса журналу «Forbes» 04 марта 2010 года: ... конец 1991 года – это пик демократического движения. Оно собирало миллионные митинги в Москве и имело колоссальную поддержку в стране <…> главной базой поддержки демократического движения была прежде всего интеллигенция – и научно-техническая, и инженерная, и творческая. Она-то и создала все демократическое движение того времени. В то же время было совершенно ясно, что преобразования по своему характеру таковы, что они неизбежно наиболее болезненно скажутся именно на этой социальной группе. Мы хорошо понимали, что значительная часть этой социальной группы работает на оборонку, на военно-промышленный комплекс, и хорошо понимали, что у страны нет финансовых ресурсов для поддержания этого комплекса на прежнем уровне. Это означало, что первая часть реформ, финансовая стабилизация, неизбежно и очень жестко ударит именно по этой категории населения. (Анатолий Чубайс: заместитель председателя правительства)
* * *
Кургинян: Ну, тут всё и сказано вот Чубайсом. Да? «… главной базой поддержки демократического движения …», – это мне бы очень хотелось, чтобы это все слышали, у меня много друзей, которые испытывали огромное количество иллюзий в момент, когда началось демократическое движение. Ну, вот тут всё сказано: «… главной базой поддержки демократического движения была, прежде всего, интеллигенция – и научно-техническая, и инженерная, и творческая. Она-то и создала все демократическое движение того времени. В то же время было совершенно ясно, что преобразования по своему характеру таковы, что они неизбежно наиболее болезненно скажутся именно на этой социальной группе. (А почему? Дальше он объясняет почему. – С. К.) Мы хорошо понимали, что значительная часть этой социальной группы работает на оборонку, на военно-промышленный комплекс, и хорошо понимали, что у страны нет финансовых ресурсов для поддержания этого комплекса на прежнем уровне. Это означало, что первая часть реформ … неизбежно и очень жестко ударит именно по этой категории населения». Во-первых, что значит «неизбежно и очень жёстко ударит именно по этой категории населения»? Ну, вы мне объясните, что это значит? Ну, по-людски то можно разговаривать? Наиболее неизбежно и очень жёстко – это как? Можно узнать, господин Чубайс? Как это – наиболее жёстко? Наиболее жёстко – это боксёрской перчаткой апперкот. Человек падает, у него сотрясение мозга. Он встаёт, встряхивается, говорит: «Ну, уж теперь я тебе покажу», – и начинает на вас нападать. И, более жёстко, – это финкой в живот так, чтобы увезла «Скорая помощь». Ну, и более жёстко, – это очередью из автомата … и в гроб. Наиболее жёстко – это как? Я могу понять это так, чтобы на убой, на подавление … Ведь это очень тонкая среда. Ведь в сущности надо сказать, что всё то лучшее, что советская система сделала, помимо великой победы в войне и всего прочего, – и связано с созданием вот этого хрупкого, тонкого постиндустриального слоя, который целиком оказался таким эффективным идиотом (слышите меня?), таким дегенератом, что он дал себя убить. Он отдал себя в руки этих людей, которые теперь прямо говорят, что они были вашими убийцами. Да или нет? Что они говорят? Не это? Но этот-то слой и был тем, что удалось сделать на народных костях, на перенапряжении деревенских женщин, на этих сменах у конвейеров, на которые вставали дети 12-15 лет, – на всём на этом удалось создать этот слой. Да, он выполнил какие-то задачи, создавал какую-то технику, выпустил Гагарина в космос и так далее, и тому подобное. Да? Потом его взяли и повернули – этого коллективного идиота – против него же самого на убой. Но ведь … оставим в стороне этот его политический идиотизм, этого слоя, каждый раз, как я смотрю, как Окуджава поёт в Политехническом Музее: «… И комиссары в пыльных шлемах склонятся, молча, надо мной», – да? ... я вижу перед собой милые, замечательные лица дурачков политических. С открытыми глазами, как галчата, вот так вот со своими, так сказать, клювиками … И сидящих, балдеющих, плачущих, сначала ещё едущих на целину и жаждущих обновления социализма, потом разочаровывающихся и начинающих читать, там, не знаю, Автарханова, и Бог знает кого. А потом прущих, как табун и выводящих вперёд, выносящих на своих руках своих убийц. Но оставим в стороне эту чудовищную недозрелость класса. Потому что, если наука становится непосредственной производительной силой, то речь идёт о классе, который позволил себя убить и который сделал себе харакири. Оставим в стороне, – говорю я в третий раз, – эту поразительную недозрелость. И поговорим о другом. О том, что это очень хрупкий класс, это очень хрупкая конструкция. Она держится огромным трудом. Ну, вот уехала там из Германии физика … Германия сейчас любые деньги платит, а ядерную физику у себя и вообще большую физику у себя воссоздать не может. И всё для этого есть. И всё вернули назад, а вот, ну, это «животное, которое не размножается в неволе». Это системы, которые именно потому, что очень тонки, они и функционируют вот потрясающим образом. Тонкость есть, как бы, суть их эффективности. Эти структуры нельзя сделать одновременно выдерживающими большие нагрузки и эффективными. Тут либо нагрузки, либо … Нельзя … Ну, как это объяснить, ну, есть известная сказка про то, что король объявил, что выдаст принцессу свою за человека, который создаст самую чудесную вещь в мире, который совершит невероятное чудо. И, наконец, пришёл молодой, красивый блондин с голубыми глазами. Он нес с собой часы, фантастические часы, которые каждый час отбивали какую-то отдельную музыку, постоянно выходили какие-то всё новые фигурки. Фигурки какие-то делали потрясающие движения. Часы были уникально точны и так далее. Король объявил свадьбу, всё. Никто ничего лучшего сделать не может, надо выдавать принцессу за этого замечательного мастера. Бьют часы полночь и идёт свадебный обряд, вдруг входит поросший шерстью детина с лицом дегенерата или какого-то такого гориллы, да? ... с огромной дубиной, смотрит на эти часы и бабах дубиной по этим часам. И пришлось отменять свадьбу, – говорит сказка. Потому что оказалось, что этот детина и сделал самое чудесное дело на свете. Да? Он одним ударом уничтожил то, что тот другой создавал на протяжении многих лет с огромным трудом, талантом и всем прочим. Значит, с этой точки зрения, конечно, было совершено чудо. Волосатый детина, притворяющийся регрессором, с огромной дубиной в руке и звероподобной харей гориллы ... Не буду тут проводить никаких конкретных аналогий. Я имею в виду обобщённый образ или феномен, как говорил Гуссерль, идеальный тип, как говорил Макс Вебер. Так вот, этот «идеальный тип» гориллы с дубиной пришёл, посмотрел на весь этот постиндустриальный слой, который был создан таким чудовищным трудом, поднял дубину под названием либерализация, шок и всё прочее и жёстко ударил, как говорит Чубайс, по этим божественным часам с невероятно тонкой музыкой и структурой. Которые именно потому, что они имели такую тонкую музыку и так далее, имели очень тонкую структуру, а тонкая структура очень легко рушится. Он жёстко по ним ударил так, чтобы они сломались. То есть вопрос не в том, что «неизбежно и очень жёстко ударит … по категории», а убьёт эту категорию, как профессиональное и социальное явление. Убийца. Убийца, во-первых, той группы, которая его же привела к власти. И, во-вторых, убийца развития, называющий себя прогрессором. И, в-третьих, убийца, который откровенно даёт признательные показания. «Да, – говорит, – убивал. А что было делать?» Только называется это «очень жёстко ударит». Остаётся только сделать одну мелкую-мелкую достройку сказанного и спросить насколько жёстко. И окажется, что ясно насколько – вплоть до ликвидации. Так жёстко, что это сломано, уничтожено, отменено, как макросоциальный, профессиональный феномен, как постиндустриальная структура. А теперь, после того, как это отменено, начинают говорить о модернизации, о каких-то там экономиках пяти или четырёх «и», об экономике знаний, которая, между прочим, по определению-то является постиндустриальной экономикой. Сначала убит постиндустриальный класс, а затем нужно строить постиндустриальную экономику. А как это можно делать? И за счёт чего? За счёт того, что вместо гигантского, сложнейшего организма, построенного в советскую эпоху, нужно сделать какой-нибудь один маленький центр, надеть на сидящих там молодых людей, может быть и не бездарных, хочу надеяться, что это так, оранжевые галстуки и заставить их слушать Кондолизу Райс? А все остальные при этом будут загибаться от недофинансирования и за счёт этого можно построить постиндустриальную страну, экономику там четырёх или пяти «и»,