Что, собственно, было совсем неплохо. Ему только того и надо было, чтобы все оставили его в покое. Порой, правда, он испытывал угрызения совести оттого, что так обходился со своими соседями, но всякий раз он приходил к выводу, что иначе нельзя и это - лучший выход из положения. Лучше ничего не говорить, пусть думают что хотят, нечего давать пищу для размышлений и рассказывать свою историю. Они могли сплетничать в свое удовольствие много лет.
№Почему ты вернулся к своему началу? - спросил его Шептун. - Почему вернулся к своему началу на этой планете?¤
№А на самом деле, почему? ¤ - теперь он спрашивал себя. На этот вопрос у него не было ответа. Просто потянуло сюда, и все.
№Эх, Декер, Декер, - пожурил он себя мысленно, - совсем ты из ума выжил, если уж сам про себя ничего не знаешь...¤
- Декер, - прервал Шептун его раздумья, - знаешь, а этот Теннисон мне понравился.
- Да, он симпатяга.
- Он ведь увидел меня, - сообщил Шептун. - Уверен, он меня увидел. А таких, кто меня может видеть, мало. Это, знаешь, надо способности иметь, чтобы меня увидеть.
- Он тебя увидел? А откуда ты знаешь? А мне почему не сказал ничего?
- Я молчал, потому что сам не был уверен. Но я долго думал и вот теперь знаю точно. Он меня увидел и сначала не поверил свои глазам. Протирал глаза, думал, что с ними что-то не то. Ты что, не помнишь? Ты же сам спросил у него, не попало ли ему что-то в глаз. А он сказал, что, наверное, пыль. А ты еще раз спросил, может, нужно глаз промыть, а он сказал, что не надо, что все в порядке. Ну, вспомнил?
- Да, теперь вспомнил, когда ты рассказал.
- Ну вот. Я и сам кое-что увидел. Но только мельком. Пока точно не знаю что.
- Ты не говорил с ним? Не пытался заговорить?
- Нет, говорить не пытался. Но знаешь, он человек непростой, необычный. Это точно.
- Ну ладно, - сказал Декер. - Мы с ним еще увидимся. Вот и разглядишь получше, что это в нем такое необычное.
Глухоман ушел. Он больше не прятался в зарослях среди валунов. Декер перестал ощущать его присутствие.
- Давай-ка спустимся пониже, - предложил Декер Шептуну. - Поглядим, как там катер.
Глава 20.
Через полчаса после того как Джилл ушла в библиотеку, явился Экайер. Губерт впустил его, и, явно недовольный, удалился в кухню, где сердито гремел посудой. По всей вероятности Губерта раздражало, что люди так долго просиживают за столом.
- Что-то ты рано сегодня, - отметил Теннисон. - Присаживайся, выпей чашечку кофе.
- Кофе выпью, - согласился Экайер, - но, имей в виду, рассиживаться нам с тобой особо некогда.
- Ну у меня-то времени много, - возразил Теннисон. - В клинику еще рано...
- Не так уж много, как ты думаешь. Нас с тобой удостоили великой чести. Нас благословили.
Теннисон удивленно взглянул на Экайера.
- Благословили на аудиенцию с Его Святейшеством.
- Ого!
- И это все, что ты можешь сказать?
- А что я, по-твоему, должен сделать? Упасть замертво? Встать по стойке №смирно¤? Пасть на колени в священном трепете?
- Ну, не знаю... Мог бы, по крайней мере, выказать хоть какое-то уважение, - хмыкнул Экайер. - Это, знаешь ли, не шутки - удостоиться такой аудиенции.
- Прошу прощения. А я так сразу не догадался. А в чем дело?
- Точно не знаю. Но предполагаю, что это из-за случая с Мэри. Ну, из-за Рая. Феодосий и Робертс пойдут с нами.
- Это кардиналы, что ли?
- Да, кардиналы.
- Страшно, - пожал плечами Теннисон. - Ну, почему Папа желает видеть тебя - это мне, скажем, более или менее понятно. Если речь действительно пойдет о Рае, то ты в этом, как говорится, по уши. А я-то тут при чем?
- Мэри - твоя пациентка. Может быть, он хочет узнать какие-то медицинские подробности. А может, дело вовсе и не в Рае. Может, ему просто хочется с тобой познакомиться. Человек ты новый, а обычно новый член Ватикана всегда бывает представлен Папе. Вполне естественно, что он желает взглянуть на нового ватиканского врача. Наверняка это давно планировалось, просто время сейчас такое, напряженное.
- Подозреваю, что тут всегда время напряженное.
- В общем, да. Но иногда бывает напряженнее обычного.
Пол и Джейсон пили кофе. Губерт продолжал греметь посудой изо всех сил. Наконец Экайер не выдержал и крикнул:
- Губерт!
- Да, сэр? - отозвался робот.
- Прекрати там греметь. Имеем мы право спокойно посидеть, кофе попить? Ты что, в самом деле?
- Ну, конечно, сэр, - сказал Губерт. Шум затих.
- Совсем разболтался, - пробурчал Экайер. - И ведь я сам его избаловал на свою голову. Просто не знаю, что делать.
- Пол, я хотел спросить тебя кое о чем.
- Спрашивай, только быстро.
- Видел я кристалл один - такой... математический - уравнения там, графики... Я вроде бы тебе говорил. Ты сам-то его смотрел?
- Ну... да, как будто смотрел. Только давно. Он ведь был записан несколько лет назад.
- Ты говорил, что этот Слушатель возвращался туда несколько раз, но так ничего особенного не узнал.
- Да, к сожалению, - подтвердил Экайер. - А что, ты этим увлекся?
Теннисон кивнул и поставил на столик пустую чашку.
- Что-то в этом есть. А ухватить никак не удается. Только подумаешь вот вроде бы начал что-то понимать - ан нет, все пропадает. Может быть, если бы я умел лучше манипулировать своим сознанием, - а так... просто полным идиотом себя чувствую.
- Что - так-таки ни малейшей идеи, что бы это могло быть такое?
- Никакой. Чертовщина просто. Нет, это не бессмыслица, говорю же, что-то есть, - но что? Я пытался себе представить, что только мог, но это ни с чем не ассоциируется, ничего не напоминает.
- Ты только не волнуйся, - посоветовал Экайер. - Я тебе мог бы кое-что и позанятней показать. Что ты, ей-богу, зациклился на этом кристалле? Все хранилище к твоим услугам, в любое время, когда пожелаешь.
- У меня, честно говоря, других дел хватало. Но вообще, положа руку на сердце, я стал побаиваться собственных впечатлений. И так - видишь, математический мир мне уже сниться начал. А осеннюю страну я просто забыть не могу. Тоскую по ней, тянет еще раз посмотреть. Но что-то меня удерживает - сам не знаю почему...
Экайер решительно допил кофе.
- Пора, - сказал он. - Пошли, навестим Папу.
Глава 21.
Папа оказался всего-навсего грубо выполненным портретом - человеческим лицом, нарисованным на металлической пластине, укрепленной на голой каменной стене. Теннисону это лицо показалось похожим на фотографию человека из девятнадцатого столетия - давным-давно он видел ее в книге, найденной в библиотеке. А еще, как ни странно, резкие, угловатые линии, которыми был выполнен набросок, наводили на мысль о головоломке, которую складывают из отдельных кусочков. Лицо не производило впечатления живости, цельности, все время приходилось ловить себя на том, что рассматриваешь отдельные части, а лица целиком не видишь. Да, это был небрежный набросок, самый примитивный рисунок; символичность, приблизительность его ничем не была прикрыта - видимо, ему и не пытались придать никакого величия, могущественности. А может быть, наоборот - за счет внешней простоты пытались сообщить лицу большую выразительность?