- Ничтожество! - крикнул он. - Ничтожество! Ничтожество!
Обезумев от ужаса, Мэри повернулась и бросилась вниз по лестнице. Единственное слово, сказанное странным существом, звучало у нее в ушах. На бегу она оступилась, подвернула ногу, упала и покатилась по ступеням. Она пыталась за что-нибудь уцепиться, но безуспешно. Катилась, падала, ударялась головой о ступени.
Наконец она остановилась и поняла, что лестница кончилась. Она сидела, несчастная, униженная, у подножия лестницы, на дороге. Туман исчез, и она снова увидела людей около лестницы, не осмелившихся ступить на нее, будто некая невидимая преграда не пускала их. Люди толпились по обе стороны от дороги, смеялись над ней, хохотали, тыкали в нее пальцами и гримасничали.
Мэри вскочила и обернулась к лестнице. Тот, кто вышел встретить ее, стоял на нижней ступени. Он снова указал на нее пальцем и крикнул:
- Ничтожество! Ничтожество! Ничтожество!
Глава 25.
Джилл ушла в библиотеку. Губерта не было уже около часа. Теннисон в одиночестве сидел перед камином и смотрел на огонь. У него оставалось совсем немного времени до начала приема в клинике, но, судя по всему, вряд ли там была большая очередь. В Ватикане и на Харизме вообще люди болели на удивление редко. Кроме Мэри, ни одного тяжелобольного у Теннисона пока не было. Жалобы поступали самые обычные: зубная боль, простуда, боли в пояснице, расстройство желудка, растяжение лодыжки - вот, собственно, и все.
А Мэри опять отправилась в Рай. Теннисон, борясь с утренней дремотой, лениво размышлял о том, что ее заставило принять такое решение, ведь до последнего момента она упорно отказывалась. Почему она решилась? Может быть, думала, что на этот раз обнаружит какие-то доказательства, способные убедить всех, что она действительно нашла Рай? Или сама вернется в сомнении? №Это не Рай, не может быть, чтобы это был Рай¤, - убеждал он себя. Сама идея казалась ему донельзя нелепой, что-то было в этом из области вызванных фанатизмом видений и откровений, которыми изобиловала средневековая история Земли.
Не отрывая взгляда от огня, Теннисон вытянулся в кресле.
№Еще чуть-чуть посижу, - уговаривал он себя, - и на работу. Может, меня люди ждут¤.
Подумав об этом, он ощутил что-то вроде легкого недовольства и тут же выругал себя - с чего бы это? Как это, его, врача, может расстраивать, что его ждут больные? Он заставил себя выпрямиться, повертел головой, оглядывая комнату. В комнате, кроме него, никого не было, и в этом не было ничего странного - он прекрасно знал, что кроме него здесь никого нет и быть не может. Да, он был один, но вдруг он понял, что тут есть кто-то еще.
Он встал, прошелся по комнате, встал спиной к камину, чтобы осмотреть вторую ее половину, пытаясь обнаружить, кто же здесь прячется. Никого. Ничего. Никто нигде не прятался. Он был в этом уверен. Но волнение не проходило. Уверенности, что в комнате никого, кроме него, нет, не возникало. Наоборот, он все более и более убеждался, что кто-то есть.
Теннисон заставил себя заговорить - ему было легче убить кого-нибудь, чем что-то сказать.
- Кто здесь?
Словно в ответ он увидел в углу, над спинкой кресла-качалки, стоявшего около стола с мраморной крышкой, мягкое сияние колеблющегося облачка алмазной пыли.
- А, это ты, - успел выговорить Теннисон, как облачко тут же исчезло. Над спинкой кресла ничего не было. Да, но тот, кто перестал быть виден, не исчез.
Теннисона обуревали вопросы. №Кто ты? Что ты? Почему ты здесь?¤ Но он молчал. Он стоял, окаменев, не двигаясь, и не отрываясь смотрел в угол, где только что видел облачко пыли.
Кто-то заговорил с ним внутри его сознания:
- Я здесь. Здесь, внутри твоего сознания. Хочешь, чтобы я ушел?
Теннисон уловил и понял сказанное.
- Нет, - мысленно ответил он. - Нет, не уходи. Но будь добр, объясни, что происходит? Ты принадлежишь Декеру? Ты принес мне весточку от Декера?
- Я не принадлежу Декеру. Я никому не принадлежу. Я - свободное существо и друг Декера. Вот и все. Я могу говорить с ним, но не могу быть частью его.
- А частью меня - можешь? Почему ты можешь быть частью меня, а частью Декера - нет?
- Я - Шептун. Так меня зовет Декер. Можешь считать это моим именем.
- Ты не ответил на мой вопрос, Шептун. Почему частью меня ты можешь быть, а частью Декера - нет?
- Я - Друг Декера. Он - мой единственный друг. Я пытался подружиться со многими, и они тоже могли бы стать мне друзьями, но они не слышали меня, не узнавали. Не чувствовали, что я рядом.
- Ну и что? А я при чем?
- Я пытался проникнуть в Декера, но это оказалось невозможно. Разговариваю с ним, да, но не проникая в сознание. А ты мне подходишь. Я понял это сразу, как только увидел тебя.
- И теперь ты готов покинуть Декера? Нет, Шептун, ты не можешь так поступить с ним. И я не могу с ним так поступить. Я не имею права отнять у него друга.
- Я его не покину. Но позволь мне быть с тобой.
- Хочешь сказать, что не настаиваешь?
- Нет, не настаиваю. Скажешь №уйди¤, и я уйду. Скажешь №войди¤, и я войду. Но... прошу тебя, пожалуйста!
№Безумие! - подумал Теннисон. - Это настоящее безумие! Галлюцинация. Ничего нет. Мне все это просто кажется¤.
Дверь резко распахнулась. На пороге стоял Экайер.
- Джейсон, скорее! - выкрикнул он, не входя. - Пойдем со мной! Ты должен пойти со мной немедленно.
- Конечно, - кивнул Теннисон. - А что случилось?
- Мэри вернулась из Рая! - ответил Экайер. - И она в очень плохом состоянии.
Глава 26.
Декер вновь пережил те страшные минуты. Годами он не вспоминал об этом, не думал, но вот сходил к катеру - и ничего не мог поделать. Вновь разрезал ножницами финишную ленточку памяти, и старые, запыленные воспоминания ярко и отчетливо встали перед ним.
Он протянул руку и коснулся поверхности металлического ящичка, стоявшего на столе. Этот ящичек он принес с катера. №Там есть все, - думал он, - в этих записях, что сделаны на корабле¤. Но открыть ящичек и просмотреть записи он не решался. №Наверное, - думал он, - не стоило искушать себя и забирать черный ящик с катера. Пусть бы лежал там, такой же забытый и заброшенный, как катер.
Почему же я так боюсь, - спрашивал он себя, - просмотреть записи? Может быть, я боюсь того ужаса, кошмара, который там записан? Мог ли там быть страх? Можно ли его было записать? Мог ли он сохраниться там, такой же дикий и ясный, как в тот день, много лет назад? ¤