– То есть, вы получите возможность двигаться, жить как человек, а все-таки вас будет интересовать ваше бренное тело, агент Толокно! Отвечать!
– Тааак тоочно, меня этооо интересует… чистоо из вредности и любоопытства.
Я и не собирался тушеваться перед страшным боевым полковником, потому что был уверен, физически он инвалида не обидит. Морально? А это уже совершенно другой вопрос.
– Смотрите.
Командир повернул ко мне монитор. Это выглядело как иллюстрация какого-то фантастического фильма. В довольно просторном зале располагались несколько десятков камер, более похожих на гибернационные камеры какого-то космического крейсера, но вот камера приблизилась: в трех из них находились тела.
– Это не фантастика. Это первая тройка. Мы можем продлевать такое существование достаточно долго. Медики говорят, что предел вашего тела двадцать пять – тридцать лет.
– Спааасибо! А моожно еще один воопрос, прежде, чем мы перейдем… ОооНИ выпоолнили ваааше задааание?
– Да. Они проложили дорогу вам. И еще, мы всегда выполняем свои обещания.
Почти неслышный клик мышкой. На экране камера с зарешеченным окном и такой же зарешеченной дверью, в камере тот самый тип, что сбил родителей. Я не мог перепутать. То самое фото, что мне показывали тут при вербовке. Я перепроверил все по Сети в короткие часы досуга. Ролики из ТВ, материалы местных изданий. Интернет-блогер, который покопался в этом деле. Интервью со следователем, опровергавшим причастность этого господина к резонансному ДТП. Это был он. Бандит и депутат местного разлива в одном флаконе. Красная морда лица, вздутые вены на шее, ор и крик в трубку мобильного телефона:
– Почему? Я тебя спрашиваю, почему? Я табличку деления знаю наизусть. И тебе, и прокурору отламывал… Б…дь, почему я тут? Я тебя … [вырезано цензурой]… твою … [вырезано цензурой] … на … [вырезано цензурой] …. Делай что хочешь, но чтобы я немедленно был на свободе. Залог, б…дь, какой хочешь, да … [вырезано цензурой] … сутки тебе даю… Что значит, невозможно? Ты что … [вырезано цензурой] …? Ты, б…дь, понимаешь, что я один тонуть не собираюсь? Вы все со мной пойдете, прицепчиком!
– Сам понимаешь, после таких заявлений долго не живут. – Монитор погас. – А теперь поговорим о сути твоего задания.
– Яяааа весь во внимааании. – сосредоточился.
– Наши расчёты показывают, что в узловом моменте 22-06-41 есть один щуп, который позволит его отодвинуть. Сдвиг этого узлового момента хотя бы на десять-одиннадцать месяцев позволит отпочковаться новой реальности, в которой вы уже будете жить. Здесь есть небольшой список лиц, в которых вы можете оказаться, тут уж такое дело… сами знаете про ограничения метода.
– Дааа… все хоотят в Наааполеоооны, нооо не у всех пооолучается.
– Вы сейчас получите все документы, которые касаются Советско-Финляндской войны 1940–1941 года. Именно она та самая веточка, на которую можно и нужно попытаться воздействовать. Победа должна быть безоговорочной. Это охладит пыл некоторых скоропалительных особ.
– И еще… Вы должны знать, что существует еще одно ограничение по методу: послать в корневую реальность можно только одного хроноагента. Пока что это только гипотеза, установленная экспериментальным путём, и теоретического обоснования не имеет. Так что помощи вам ждать не откуда. Но на всякий случай… пароль про «славянский шкаф» не забыли?
– Баанальщина.
– Так ничего сложного придумывать не надо. Сложные ходы дают наибольший процент ошибок. Помните, как в американской армии и флоте решили вопрос шифровки сообщений? Никакой шифровки, кроме использования архаичного языка и их носителей из резерваций. Всё гениальное – просто…
– Паачему, если яаа гений, как говооорит нааааш физик, мне ещё нее стааааало таааак легкооо?
– А вот на этот вопрос я отвечать полномочий не имею.
Переход (интерлюдия)
Я лежал в этом чертовом стеклянном гробу, который они называли просто «Капсулой». На самом деле вся эта стеклянная хренотень была одним огромным датчиком, который настраивался на моё ментальное поле и считывал мой мозг, слой за слоем, подчищая не только память, но и то, что делает человека уникальной личностью: он считывал привычные пути мышления. Мне сложно объяснить всё с точки зрения физиологии, но наша мысль материальна, она вызывается движением определенных групп нейронов, а вот запись таких стандартных импульсов создает уже более-менее адекватный слепок мозга. Лично меня это самое их более-менее не устраивало. Не хотелось бы очнутся с уровнем мышления педофила или убийцы-маньяка, но мне заявили, то отклонения если и возможны, то не более 1–2 сотых процента и только по не сильно значимым функциям, типа привычка потирать левое ухо может смениться привычкой подергивать правое. И не более того. И все-таки мандраж был, боязнь была. Не то чтобы я не верил Полковникову, но до конца я не верил вообще никому! Те, кому я мог доверять, были слишком далеко. И я их уже никогда не увижу. Даже в ТОМ времени, куда меня отправят. Н-Е-У-В-И-Ж-У. Этот парадокс объясним, но мне не удается воспроизвести это объяснение менее чем на страницах сорока-пятидесяти. Поэтому опустим и примем как аксиому: еще одно ограничение Метода.
Надо отдать должное сотрудникам Центра – залы они держали в стиле необходимого минимализма. Чистые белые стены, на которых видно малейшее пятнышко, требования к этому помещению особые. Гермозона и всё такое прочее. Мозг должен быть совершенно расслабленным. Поэтому и капсуа выглядит стеклянной, и всё вокруг белым-бело.
Я с детства ненавижу больницы, врачей и всё, что с этим связано. Но это была не больничная белизна. И не белизна морга – в морге не может быть так чисто. И здесь не было запахов, звуков, ничего. Посреди небольшого круглого белоснежного зала постамент из прозрачного стекла, причём весь, совершенно весь.
Мне говорили, что в сон меня будет вгонять газ – без звука, без запаха, без ничего, вроде и нет никакого газа. Но всё-таки я спинным мозгом ощутил, что атмосфера внутри камеры изменилась, что происходит нечто важное.
И тут я почувствовал, что выскальзываю из камеры. Теперь я был в высоте, под потолком этого свода. Мне хотелось куда-то вырваться, но пространство, бесконечное пространство оказалось внезапно ограниченным вот этим залом, в котором и металось нечто прозрачное: душа, которой был я…
Я рванул вниз, но и там проскользнуть не удалось…
И тут пришло осознание того, что я умер. Но мозг еще жил, но я уже умер! Меня обманули? Получается, что да. К удивлению, я не испытывал по этому поводу никаких эмоций. Ну умер, так умер, может быть, это только матрица так реагирует, а на самом деле, я не знал и не понимал, что происходит на самом деле… Мне было, наверное, интересно. А там, за стеклом что-то происходило. И это что-то меня заинтересовало. Или моё эфирное тело? Или я весь теперь одно только эфирное тело?
Я свободен!
Хотя нет!
Какая эта свобода, если я не могу никуда улететь?
А почему я не могу?
Эфирные тела вроде бы все могут?
А я не могу!
И что это за тысячи иголок вонзаются в черепную коробку? Ну почему же так грубо?
Я неожиданно расстроился. Мне должно было быть больно, но мне уже не было больно, потому что я уже был тут… И всё-таки, мне стало почему-то страшно, я начал метаться по залу, не зная еще почему, но всё мое (уже эфирное) естество вопило:
БЕГИ!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!БЕГИ!!!!!!!!!!!!!!БЕГИ!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!
А толку?
Толку не было. И тут я почувствовал БОЛЬ!!! Она была страшной и невыносимой! От моего тела какая-то неведомая сила стала отковыривать по маленькому кусочку. Тело не хотело. Тело сопротивлялось. Эфирное тело стонало и болело, и таяло на глазах.
И тут я заметил то ОТВЕРСТИЕ, куда меня затягивало. Оно было черным, как бывают черные дыры, то есть абсолютно черным и именно туда падали и там растворялись части моего бедного эфирного тельца, исхудавшего и стаявшего почти на нет…
Вспышка нетерпимой боли, круженье в абсолютной черноте, стремительный полет к черту на кулички, наверное, потому что лететь в чёрное пространство – это лететь в никуда. Оставалось только осознание, что я куда-то лечу, и тут снова мое эфирное тело распалось мозаикой нестерпимой боли! Но я так не договаривался! Я так не хочу…
Резкий удар света по глазам. Кажется, я потерял сознание. Только кто я?