Судьба закинула меня во времена её молодости, следовательно, и она, и я в одинаковых возрастных категориях. И мне плевать, что я родился в конце девяностых этого века, а она в начале двадцатых. Живу-то я здесь и сейчас и любить хочу здесь и сейчас, и какая разница сколько лет ей будет, когда я издам первый крик от шлепка акушерки в роддоме Љ 2 города-героя Волгограда.
Эти мысли пришли мне в голову, когда я уже ехал в Берлин. Шофёр спокойно посапывал носом на заднем сиденье. Пауль перестарался: дал слишком большую дозу снотворного. Кстати, об этом я не спросил. Где они взяли медикаменты? Наверное, там же, где и всё остальное: под сиденьем или в автомобильной аптечке, если они существовали в те годы.
Я снова вернулся к мыслям о Марике. Она мне определённо нравилась, и я был не прочь с ней замутить. Война — не помеха. Разве люди не любили в то время? Наоборот, когда смерть подстерегает на каждом шагу, простые радости жизни ценятся на вес золота. Хотя нет, они бесценны! Ведь настоящие чувства нельзя купить, продаётся только их видимость, да и то не всегда.
Чем больше я думал о девушке, тем больше склонялся к мысли, что обязан её спасти. Возможно, в этом и крылась моя миссия. А что? Вдруг она должна стать матерью будущего гения?
За окном давно уже проплывали равнины с аккуратными деревеньками и маленькими городками. Цифры на верстовых столбах указывали на близость Берлина.
«Опель» без труда обгонял одинокие грузовики и редкие легковушки, обдавал облаками снежной пыли понурых лошадей, запряжённых в покрытые брезентом сани. Временами по встречке двигались колонны «боргвардов». Дуги каркаса выпирали под тентами подобно рёбрам, отчего железные работяги смахивали на тощих коров.
Всё чаще встречались на обочинах передвижные зенитные установки, возле которых возились орудийные расчёты. Спаренные стволы скорострельных пушек зорко вглядывались в низкое небо, наводчики сидели на местах, держа ноги на педалях поворотных устройств, а руки на колёсиках маховиков.
В тридцати километрах от Берлина я догнал колонну грохочущих танков. Железные коробки неторопливо плыли по дороге, занимая большую часть полосы. Навстречу двигался пехотный полк. Солдаты громко топали сапогами по стылому асфальту, выбивая искры шипами на подошвах. Места для манёвра оставалось не так и много.
Плестись в конце лязгающих гусеницами панцервагенов я не хотел. Ждать, когда закончится серая лента из одинаковых с виду солдат, мне тоже не улыбалось. Я перестроился, взял курс на узкий просвет между железной и живой змеями. «Опель» покатил вперёд, громко крякая хриплым сигналом. Прижимаясь ближе к бронеходам, я за несколько секунд проскочил узкий перешеек и снова оказался на просторе.
Нога автоматически нажала на педаль, белая стрелка быстро полезла по шкале спидометра. Вскоре обе колонны остались позади, а там и вовсе скрылись за поворотом.
За окном промелькнул очередной указатель в чёрно-белую полоску. Я машинально отметил белые цифры в синей табличке, если им верить — мы недавно пересекли границу лесной зоны пригорода.
Впрочем, вид выстроившихся вдоль дороги деревьев говорил сам за себя. До этого глазу было не за что зацепиться: всё деревеньки да поля, а теперь хоть какое-то разнообразие, и на Россию похоже — те же заснеженные ели, да голые берёзы с осинами. Только вот неправдоподобно ровная дорога всё портит. Сравнение, я имею в виду.
За спиной раздался протяжный стон. Я посмотрел в узкий овал зеркала на лобовом стекле. Водитель очухался и теперь сидел, обхватив голову руками.
— Что произошло? — спросил он слабым голосом, глядя куда-то в пространство перед собой.
— Ты потерял сознание, — ответил я, осторожно принял вправо и встал на присыпанной порошей гравийной обочине. Заглушил двигатель, повернулся к шофёру: — Мы чуть не разбились. Хорошо, серпантин остался позади, а то бы лежали сейчас в пропасти с раздробленными костями или ещё того хуже — дымились, обугленные. Тут, куда ни глянь, со всех сторон повезло: ты в отключке педаль газа не зажал, «опель» врезался в сугроб, а не в скалу, я машину водить умею.
Последний пункт я упомянул не для красного словца. В годы войны примерно тридцать процентов командного состава Красной Армии не имело навыков управления автотранспортом. Думаю, у немцев с этим дела обстояли не лучше.
— А девушка, что с ней?
— Какая девушка? Я так искренне удивился, что сам Станиславский не посмел бы бросить знаменитое: «Не верю!».
Шофёр поморщился, массируя виски.
— Ну, та, что на лыжах спасалась от лавины.
— Э-э, голубчик, да ты совсем плох.
Я покачал головой, хотел приложить ему руку ко лбу, но передумал: раз не было в вермахте подобных отношений между офицерами и нижними чинами, так и я не буду новые порядки вводить. Ещё ляпнет где-нибудь не к месту о такой заботе, потом проблем не оберёшься. Давно известно: всё, что выходит за рамки обычного, наводит на определённые размышления. В Абвере тоже не дураки сидят: два плюс два сложить умеют. Отдувайся потом на допросе у стервятников Канариса.
— Ты давно медкомиссию проходил? С сердцем, сосудами всё в порядке?
— Да, господин штандартенфюрер, в порядке, — кивнул унтершарфюрер. — Медкомиссия прошлым летом была. — Он опять замычал и схватился за голову. — Не знаю, что со мной случилось.
— Думаю, это от перемены давления. Горы там, всё такое… ну, ты меня понимаешь.
Немец кивнул, но я по глазам видел: ни черта он не понял.
— Ближе к равнине спустились, тут тебя и шарахнуло. Даю отпуск на два дня, отлежись, а потом к доктору. Только не вздумай ему говорить о галлюцинациях, иначе быстро отправят куда следует, а мне толковые шофёры во как нужны. Я чиркнул ногтем по горлу, к счастью, водитель смотрел в пол и не заметил оплошности.
«Внимательнее, Саня, внимательнее, — подстегнул я себя. — Мало что самому надо вернуться в Россию, нужно ещё Марику из-под огня вывести».
Я выпрямился, повернул ключ в замке зажигания, «опель» негромко зашелестел двигателем. Включив передачу, я мельком глянул в боковое зеркало, вывернул руль и плавно сработал педалями.
Колёса зашуршали по мёрзлому гравию, несколько камушков барабанной дробью ударили в днище. Выплюнув облачка белёсого дыма, автомобиль вывернул на дорогу и покатил, быстро набирая скорость.
— Приедем в город, я тебя у площади высажу, — сказал я, наблюдая за пассажиром в зеркало заднего вида. — До казармы сам доберёшься. Начальнику гаража скажешь: машина остаётся в моём распоряжении. Извозчиков мне больше не надо, сам справлюсь. Если у него возникнут вопросы, пусть свяжется со мной по телефону, но лучше ему по пустякам меня не беспокоить. Всё понял?
— Так точно, господин штандартенфюрер.
По Берлину мы ехали молча: мне говорить не хотелось, шофёру тоже было не до разговоров. Он сидел с зелёным лицом и каким-то отсутствующим взглядом.
Я неторопливо крутил баранку, внимательно впитывая панорамы города. За окнами кипела жизнь. Куда-то спешили люди. Женщины всё больше в пальто и шубках, на ногах полусапожки или элегантные ботиночки на невысоком каблучке. Шляпки причудливых форм, в руках сумочки. Мужчины поголовно в фетровых шляпах с поясками на тульях, в мешковатых пальто ниже колена, широких брюках по щиколотку. Цвета однотонные серых и тёмных оттенков. Кожаные ботинки на толстой подошве с круглыми носами и массивными каблуками. Такими, наверное, гвозди хорошо забивать вместо молотка.
Позвякивая колокольчиком, стуча колёсами по рельсам, мирно катились трамваи. Часто попадались смешные двухэтажные автобусы, не такие зализанные с боков, как в Лондоне, а угловатые — будто рубленные топором. Тарахтя моторами, проезжали автомобили, реже грузовики, всё больше роскошные «хорьхи», «мерседесы» да «майбахи». Чувствуется столичный дух.
Идиллию мирной жизни нарушали военные патрули, колонны марширующих солдат с автоматами за спиной, умело замаскированные орудия ПВО и плавающие в небе чёрные точки аэростатов заграждения.
Впереди показался ангароподобный павильон Александерплацбанхов и выбегающая из него стальная река железнодорожной эстакады. «Опель» нырнул в тень этого моста, над головой загрохотало: на вокзал, пыхая паром и протяжно свистя, вкатывался пассажирский состав.