Я сделал короткий шаг назад и, словно аквалангист, упал спиной в портал.
На этот раз падение длилось намного дольше. Если прошлый переход занял от силы тридцать секунд, то теперь я несколько минут мчался по разноцветному тоннелю.
Едва я вылетел из раскрывшихся врат, как они с громким хлопком исчезли позади меня. Следуя по глиссаде, я пронёсся по воздуху и с размаху вошёл головой в глубокий сугроб.
Меня сразу подхватили чьи-то крепкие руки. В следующий миг я уже стоял на ногах в окружении группы рослых эсэсовцев. Один из них вытащил из сугроба фуражку, стряхнул с неё снег и нацепил мне на голову.
— Здравствуй, Отто!
Я повернулся на женский голос и почему-то нисколько не удивился, увидев Сванхильду. Чёрные обтягивающие брюки, высокие сапоги по колено, кожаная приталенная курточка с меховой оторочкой, норковая шапочка а-ля нацистская кепи. Вылитая злодейка из комиксов. Сходства добавлял гибкий стек, которым она постукивала по голенищу.
Рядом с баронессой стоял Дитер. У его ног лежали сваленные в кучу «акваланги», на левом запястье поблёскивал украденный у меня браслет.
Вспыхнула память. Я увидел фабрику Кригера в первый день своего присутствия там, солдата с метлой возле домика для персонала и отдающего ему распоряжения унтерштурмфюрера. Это был Дитер.
Меня словно током шибануло, я чуть не подпрыгнул на месте, когда все кусочки мозаики сложились в одну картину. Шпеер здесь не причём. Это не он разгромил лабораторию Валленштайна, не он притащил вакцину на фабрику незадолго до нашего налёта, и не он превратил Лёху-морячка, Валдиса и других партизан в вервольфов. Это сделал Дитер!
Во как! Выходит, наш побег из Берлина был специально подстроен, чтобы привезти сюда эти «акваланги». Ну теперь хотя бы понятно, почему двигатели «юнкерса» оказались прогретыми, а на борту находился запас топлива.
Интересно, а что в этих баллонах? Неужели газ из лаборатории Валленштайна? Но для чего он нужен Сванхильде? Что она задумала?
Лихорадочный поток мыслей прервала баронесса:
— Или лучше звать тебя настоящим именем?
— Зови, как хочешь, — ответил я и посмотрел по сторонам. В отличие от первого перемещения, когда я попал в какой-то старинный замок, теперь я оказался в лесу, поразительно похожем на тот, с которого всё началось. Те же высокие сосны, кусты, а вон там развилка из двух меднокорых деревьев. Ну, точно тот самый бор, только тогда было лето, пели птички и порхали бабочки, а сейчас зима и вместо насекомых в небе кружит снег.
— Хорошо, Алекс, — произнесла она моё имя на западный манер, — мне так даже удобнее. Всё-таки Отто был моим мужем, вместе с ним я прожила не худшие свои годы и не хотела бы сейчас попусту трепать его имя. Пусть он наслаждается заслуженным покоем, — она осенила себя сатанинским знамением, рисуя в воздухе перевёрнутую звезду. — А ты — молодец, неплохо держишься, я не чувствую в тебе страха. Другие вели себя гораздо хуже.
— Что значит другие? — спросил я, наблюдая за медленным угасанием пентаграммы. Пылающие линии постепенно затухали подобно тому, как гаснут бензиновые дорожки на стекле.
— Как думаешь, сколько мне лет? — спросила вместо ответа Винкельшлиффер.
Я окинул её оценивающим взглядом. На вид тридцать пять, не больше, но раз спрашивает, значит, в чём-то подвох. Зная, насколько женщины щепетильны в вопросах возраста, на всякий случай сбавил до тридцати и огласил вердикт.
— Почти угадал, — усмехнулась Сванхильда. — Добавь ещё семь тысяч и будет самое то.
Я не удержался от удивлённого свиста и едкого комментария:
— А ты неплохо сохранилась, старушка.
Баронесса переменилась в лице — куда исчезла её милая улыбка? — шагнула ко мне, замахнувшись стеком. Я остался стоять на месте, даже не думая защищаться.
Гибкая тросточка с острым стальным наконечником просвистела в миллиметре от моего лица. Сванхильда оскалила белые зубки, приблизила ярко-красные губы к моей щеке и прошептала, горячо дыша в ухо:
— Всё шутишь, мальчик? Ну-ну! Я тоже умею шутить.
Резкая боль пронзила мочку уха. Я вскрикнул, инстинктивно дёрнулся и почувствовал, как по шее побежали тёплые струйки. Они стекали к воротнику рубашки, окрашивали ткань бурым и, просачиваясь глубже, скапливались липкой лужицей в подключичной ямке.
Всё так же улыбаясь, Сванхильда отступила на шаг, сплюнула окровавленный кусочек моей плоти на снег.
— С ума сошла? — заорал я, прижав пальцами рану и чувствуя, как по ним течёт кровь.
— А что тебе не понравилось, милый? — осклабилась баронесса. В уголках красивых глаз и у кончиков губ появились тоненькие морщинки. — Ты пошутил, я пошутила. Мы квиты.
— Ничего себе квиты! Я всего лишь поёрничал, а ты мне пол-уха откусила!
Сванхильда перестала улыбаться, покрутила тросточкой у меня перед носом.
— Иногда слово может ранить, а может и убить. — Она приставила кончик стека к моему подбородку, резко толкнула вверх. Острие воткнулось в кожу, чуть не пронзив её насквозь. — Первое ты уже испытал на себе, давай не будем доводить до второго. По крайней мере, пока это не входит в мои планы. Договорились?
— Да, — буркнул я, чувствуя нарастающее давление острия.
— Вот и славно.
Стальное шило сразу перестало давить. Сванхильда положила стек на ладонь так, чтобы я мог видеть окровавленный наконечник — видно, этим она хотела показать серьёзность своих намерений, — прошлась взад-вперёд, глядя под ноги, повернулась ко мне и заговорила. Уж очень ей хотелось похвастаться: какая она умная, как всё замечательно придумала и как устроила эту ловушку.
Устав от её болтовни, я стал украдкой глазеть по сторонам и чуть не уронил челюсть в снег, увидев эсэсовцев. То, что парни стояли неподвижно, меня не удивило. Немцы помешаны на дисциплине и не шевельнутся без команды. Поразило другое: отсутствие внешних признаков жизни. Проще говоря, я не заметил у них ни одного облачка изо рта. Сам-то я пыхтел, как паровоз, да и у Винкельшлиффер лицо регулярно пряталось за фатой из пара. А эти как будто превратились в восковые фигуры.
Уже потом, приглядевшись, я понял: баронесса каким-то образом изменила ход времени. Вокруг нас двоих она создала что-то вроде кокона, внутри которого четвёртое измерение мчалось галопом, тогда как за пределами поля оно шло прежним чередом. Разумеется, на мне это никак не сказалось, поэтому я не сразу разгадал загадку.
Ответ помогла найти попавшая в поле зрения ворона. Я заметил её краем глаза, когда слушал очередные излияния Винкельшлиффер. Отвлёкшись на несколько секунд, я повернул голову в ту сторону, где впервые увидел птицу. Она была на том же месте: неподвижно висела в воздухе с расправленными крыльями.
Это открытие меня настолько поразило, что я на время выпал из реальности. Пропустив часть монолога Сванхильды, я попросил её повторить, за что немедленно получил стеком по лицу. На левой щеке от глаза и до верхней губы мгновенно вспух багровый рубец. Боль была такая, что я чуть не выпрыгнул из сапог.
Баронесса наблюдала за мной с нескрываемым любопытством. Она даже подалась вперёд, так ей хотелось увидеть мои мучения.
Огромным усилием воли я подавил рвущийся на свободу крик. Вены на шее вздулись, кровь прилила к лицу, глаза набухли влагой, и мне пришлось изрядно постараться, чтобы не дать слезинкам упасть с ресниц.
— Я бы хотел ещё раз услышать эту историю, — сказал я сдавленным голосом, глядя на расплывающуюся фигуру баронессы.
Теперь пришла очередь Сванхильды покраснеть, как помидор. Она зарычала от злости, с треском переломила стек, нервно отшвырнула в сторону. Две палочки воткнулись в сугроб и теперь торчали оттуда антенной старинного телевизора.
— Наглец! — рявкнула она. — Как ты смеешь тратить моё время по пустякам. Не для того я ждала тысячи лет, чтобы распинаться здесь перед каким-то сопляком.
— Прекрасно! Тогда я могу идти. Прощай, баронесса! — я махнул рукой и повернулся, будто действительно хотел уйти. На самом деле у меня руки чесались задать ей хорошую трёпку за изуродованное ухо и испорченное лицо.
— Куда собрался? Стой! Ты ещё не выполнил предназначение!