Мои усилия не пропали даром: печальные морщинки постепенно разгладились, зеленоватая бледность сменилась румянцем, а на щеках появились знаменитые ямочки — признак лёгкой улыбки.
Глава 8
Несколько часов пути пролетели незаметно. В ближнем пригороде столицы нас трижды останавливали военные патрули. Удостоверение штандартенфюрера СС всегда производило нужное впечатление несмотря на то, что лицо было в пороховой гари и копоти, шинель перепачкана в пыли, а на распоротом рукаве засохли следы крови. Патрульные салютовали мне и, возвращая документы, желали скорее добраться домой и отдохнуть. Наверное, в Берлине уже знали о нападении на фабрику.
В город мы въехали затемно.
Последние километры до особняка дались с особым трудом. Видимо, меня накрыл запоздалый отходняк. Тяжёлый бой, счастливое избавление от плена и пережитый в мёртвом городе стресс давали о себе знать.
Я закимарил за рулём и чуть не врезался в фонарный столб. Меня встряхнул испуганный крик Марики. Открыв глаза за секунду до катастрофы, я резко дёрнул руль. Взвизгнув резиной, «хорьх» круто вильнул в сторону и пронёсся в опасной близости от чугунного светильника, напугав бродячего пса. Тот сразу перестал метить территорию и вывалил огромную кучу на бордюр.
Больше я так не рисковал, да и негде было: через пять минут мы выехали на залитую лунным светом Александерплац, а ещё через две остановились возле особняка.
Я поймал в овале зеркала взгляд васильковых глаз Марики.
— Выходи и жди меня на крыльце. Я поставлю машину за углом и вернусь.
Марика кивнула, щёлкнула замком двери. Я дождался, когда она выйдет, включил передачу и лихо, с заносом, развернулся: не смог устоять перед соблазном — выпендриться захотелось. Что ни говори, а женская красота страшная сила: на раз — два из любого мужика барана делает. Вот было бы здорово, если б обратный процесс шёл с такой же скоростью. Только вот я не знаю ни одного случая, когда бараны превращались в мужчин. А зря!
Припарковав «хорьх» за углом, я выскочил из салона и чуть ли не бегом вернулся к парадному входу. Марика ждала на крыльце, постукивая ботиночками друг о друга.
Звякнув ключами, я отпер тяжёлую дверь. Дом встретил нас тёмной прохладой и тишиной. Я пошарил по стене, щёлкнул выключателем и зажмурился от яркого света. Спустя секунду, приоткрыл один глаз, осмотрелся: в прихожей ничего не изменилось, все вещи на местах, значит, в моё отсутствие в доме никто не хозяйничал. Лучше, конечно, проверить детально и желательно начать с кабинета, но это потом. Сейчас надо помочь Марике раздеться, самому снять шинель, привести себя в порядок, перекусить. Нет. Сначала перекусить, а потом уже всё остальное. Думаю, Марика тоже не прочь поужинать. Я так и спросил, на что, естественно, получил утвердительный ответ.
Я повесил свою шинель и куртёшку Марики на рогатую вешалку в углу, помог девушке снять ботинки, сам скинул сапоги, взял из баронского кабинета канделябр и повёл гостью на кухню.
Мы шли внутри шара жёлтого света, пламя свечей колыхалось, и наши тени дрожали на стенах. Отзвуки шагов звенели под потолком, постепенно растворяясь в узорах лепнины. Боковым зрением я видел блики на красивом лице Марики, пляшущие огоньки в её глазах. Она всю дорогу вертела головой, охала да ахала, любуясь красотой интерьера, особенно притягательном при таком освещении.
На кухне я щёлкнул выключателем, и вся романтика сразу исчезла струйками дыма от задутых свечей. Марика села на стул, сложила ручки на коленях и стала наблюдать за мной.
А я уже вовсю хозяйничал: зажёг плиту, достал из холодильника окорок, масло, каретку с яйцами. Нарезал мясо тонкими ломтиками, кинул на шипящую сковороду, обжарил с двух сторон, влил туда десяток разболтанных яиц.
Пока готовился ужин, Марика нарезала толстыми кусками хлеб, положила в деревянную мисочку, поставила на стол. К тому времени, как я принёс тарелки с дымящейся яичницей, она уже схомячила один ломтик хлеба и принялась за другой. Я только поставил на стол тарелку, как она схватила вилку с ножом и жадно накинулась на еду.
— Не спеши, сейчас открою бутылку, и мы выпьем по бокалу вина.
Я с треском сорвал с горлышка защитную упаковку, вооружился штопором и с громким хлопком вытянул пробку.
— За что? — спросила Марика, накалывая на вилку кусочек жареного яйца.
Я так и застыл с пустым бокалом в одной руке и открытой бутылкой в другой.
— Да за что угодно. Хотя бы за счастливое бегство с фабрики.
— Вот именно — бегство. Мы с тобой сбежали, а сколько там хороших парней полегло? За это пить не хочу.
— Тогда за наше знакомство, мы ведь его так и не отметили.
— За знакомство? — Марика, хитро прищурившись, посмотрела на меня, чуть склонив голову на бок. — Ну, если твоё спасение от разъярённого Янека можно назвать знакомством, — я согласна.
Я быстро наполнил бокалы. Мы чокнулись. Марика лишь немного отпила и поставила бокал на стол, зато я осушил свой до дна и плеснул ещё. Пить очень хотелось, а это вино оказалось недурным на вкус и прекрасно утоляло жажду. Расправившись со второй порцией «Паласио де Монсалюд», я последовал примеру Марики и тоже набросился на еду.
Позднее, когда голод принял наши жертвы и, умиротворённый, отправился спать, мы взяли с собой бутылочку с бокалами и плавно перебазировались в кабинет Валленштайна. Там я разжёг в камине огонь, откинув кочергой в угол обгоревший бокс из‑под киноплёнки, придвинул к очагу кресла.
Марика деликатно не заметила царивший повсюду бардак и примерно через полчаса спросила, где здесь можно «почистить пёрышки». Я отвёл её на второй этаж в просторную комнату в конце крыла: голубовато — серый кафель стен, мраморный пол, почти треть которого занимает ванна с бронзовыми ногами в виде крокодильих лап и торчащим из борта медным смесителем с крестообразными вентилями. Овальное зеркало в ажурной металлической оправе, под ним стеклянная полочка ломится от всяких баночек и тюбиков, рядом деревянная вешалка — стойка, на которой розовое махровое полотенце и женский халат.
Марика пустила воду, покрутила вентили, настраивая нужную температуру. При этом она подставила ладошку под тугую струю, отчего сверкающие брызги разлетались во все стороны.
Несколько капель попали мне на лицо. Я, как настоящий джентльмен, промолчал, закрыл за собой дверь и отправился в ванную комнату барона. Мне тоже хотелось смыть с себя грязь, пыль и пороховой нагар.
Лёжа в облаках душистой пены, я вернулся к мыслям о Сванхильде. Мне никак не давала покоя оргия в старинном замке и появившийся после неё браслет. Зачем он ей? Для чего? На самом деле вызвать демона в наш мир? Тогда в какое время и в каком месте нашего шарика? И где сейчас сама Сванхильда? М — да! Одни вопросы и никаких ответов. Знать бы ещё, где их искать. Ладно, как говорила Скарлетт О" Хара: "Об этом я подумаю завтра", а сейчас у меня полно других дел.
Я сполоснулся под душем, быстро вытерся мягким полотенцем и облачился в домашнюю одежду барона из байковой ткани аквамаринового цвета — этакую помесь пижамы и делового костюма.
Выйдя из ванной комнаты, я чуть не столкнулся с Марикой. С тюрбаном из полотенца на голове, в розовом халате пониже колена и мягких тапочках на босу ногу она выглядела такой "уютной", такой нежной и милой, что мне захотелось её обнять. Я не стал противиться спонтанному чувству, со свойственной каждому мужчине уверенностью притянул девушку к себе и поцеловал.
— Саня, я хочу от тебя ребёнка, очень хочу, — прошептала Марика, переведя дыхание после долгого поцелуя. Я ничего не сказал в ответ, просто снова припал к её мягким губам, потом взял на руки и понёс в спальню.
Я не девственник, честно скажу, но, уложив Марику на кровать, я оробел, хотя раньше никогда не испытывал сомнений в таких ситуациях. Оказавшись с девушкой вдвоём, я быстро лишал её одежды и вёл себя как заправский Казанова, заставляя любовницу стонать от наслаждения, ну или делать вид, что ей приятно.