Вкусно пахнет кофе, хотя чашки на столе нет, наверное, адъютант унёс её в свою каморку через вон ту неприметную дверь в углу. Окно закрывают полупрозрачные занавески, почти у самого потолка чернеет толстый рулон светомаскировочной шторы, тонкий шнурок с пластиковым кольцом свисает паутинкой до середины оконного проёма.
Услышав едва различимый скрип дверных петель, Шелленберг перестал писать и поднял голову. Обычный человек с простым, зауженным к подбородку, усталым лицом. Волосы аккуратно зачёсаны набок, уши чуть топорщатся, полноватые губы с опущенными вниз уголками изогнуты в неизменной полуулыбке. Правый глаз слегка навыкате. Не будь Шелленберг в эсэсовской форме, я бы ни за что не принял его за начальника могущественной структуры: он больше походил на инженера или школьного учителя, чем на военного преступника.
Дверь закрылась за моей спиной, и я остался один на один с бригадефюрером. Шелленберг вставил ручку в конус держателя, положил руки на стол перед собой ладонями вниз.
— Чем обязан, барон? — услышал я тихий голос.
Во даёт! Я только вошёл, ещё не представился, а он уже знает, кто я такой! Однако, в СС мух не ловят. Секунду спустя до меня дошло, что шеф внешней разведки наверняка знал о моём реципиенте всё, ведь тот был любимчиком Гитлера, а таких людей принято знать в лицо и собирать о них всю доступную, и не очень, информацию.
— Хайль Гитлер! — вытянулся я, вскинув правую руку.
— Хайль! — кивнул Вальтер Шелленберг и снова повторил: — Чем обязан?
Не дожидаясь разрешения, я подошёл к венскому стулу напротив громоздкого стола бригадефюрера, сел. Хозяин кабинета покосился, но промолчал, а я положил фуражку на краю чёрного зеркала столешницы, сцепил руки в замок.
— Бригадефюрер! Думаю, вы в курсе, что я в начале декабря встречался с вашим шефом в Бергхофе?
Шелленберг медленно прикрыл глаза, что, по — видимому, означало "да".
— Надеюсь, для вас не секрет, о чём мы говорили тогда?
И снова начальник шестого управления молча дал понять, что прекрасно осведомлён о событиях того вечера.
— В тот раз фюрер совершил большую ошибку, назначив Шпеера куратором проекта. Совершенно случайно я узнал о его сговоре с профессором Кригером: они хотели устроить вооружённый переворот, используя моих вервольфов для свержения фюрера. К счастью, я вовремя вскрыл этот гнойник и уничтожил заразу ещё до того, как она причинила непоправимый вред Германии.
Шелленберг коротко кашлянул в кулак.
— И зачем вы мне это говорите, барон? Такими делами занимается гестапо, это хлеб Мюллера, и я не собираюсь отбирать у него лакомый кусок. Вы обратились не по адресу. — Бригадефюрер усмехнулся и похлопал ладонью по столу: — Здесь располагается служба внешней разведки, а вам надо в бывшую школу прикладных и декоративных искусств на Принц — Альбрехтштрассе, восемь. Это на другом конце города.
— Я прекрасно знаю, где находится гестапо, бригадефюрер. И, поверьте, при других обстоятельствах, несомненно, обратился бы к Мюллеру, но сейчас это дело касается вас больше, чем шефа четвёртого управления.
Шелленберг изобразил на лице удивление и спросил с усмешкой:
— Да что вы говорите? И почему это заговор против фюрера касается меня больше, чем старины Мюллера?
— Вы верите в мистику? — проигнорировал я его вопрос.
Бригадефюрер с полминуты сканировал меня взглядом, а потом медленно заговорил, словно взвешивал каждое слово:
— Допустим, я верю в некоторые вещи, которые на данном этапе развития науки не поддаются объяснению. Но какое отношение это имеет к делу?
Я поддёрнул рукав кителя, чтобы браслет на моей руке был виден ему.
— Эта вещь и руна на ней вам о чём‑нибудь говорят?
Шелленберг подался вперёд, его глаза сузились и словно лазерные целеуказатели неподвижно уставились на череп посередине браслета. Через секунду он вернулся в прежнее положение.
— Обыкновенный браслет с черепами. И это не руна, а древнескандинавский магический символ "валькнут". Одни называют его узлом падших, другие — узлом избранных. Не вижу в этом ничего необычного.
"Какой "валькнут"? На черепе был "зонненрад"!" — чуть не сказал я и глянул на браслет. Посреди лба действительно красовались три взаимно переплетённых равносторонних треугольника вместо кривоколенной свастики.
Я посмотрел на собеседника округлившимися глазами и, глотая окончания слов, торопливо сказал:
— Бригадефюрер! Надо спешить, времени почти не осталось! Ещё утром на черепе был "зонненрад", — я постучал пальцем по браслету, — а теперь вместо него появились эти треугольники. Послезавтра, если вы мне не поможете, свершится неповторимое!
Я не на шутку разволновался и, видимо, это волнение передалось Шелленбергу.
— А что будет завтра? — спросил он серьёзным голосом.
— Конец света! Дайте мне десять минут, и вы всё поймёте.
Начальник шестого управления вяло шевельнул рукой, поставил локоть на стол и обхватил пальцами подбородок. Я кивнул, удобней устроился на стуле и рассказал ему всё: от атаки на фабрику до разбитой о голову оберфюрера бутылкой. Не забыл упомянуть и о том, как на руке Сванхильды появился браслет. Сказал и о Марике, правда, ей в моём повествовании была отведена особая роль: будто бы только с её помощью я смогу найти портал, через который Шпеер и сотоварищи хотят привести демона в этот мир.
— Теперь вы понимаете, насколько это серьёзно, и что мне без вашей помощи не обойтись? — закончил я и перевёл дух.
Шелленберг встал из‑за стола, сцепил руки за спиной, несколько раз прошёлся по кабинету, потом подошёл к окну и посмотрел в него, перекатываясь с пятки на носок.
— А почему вы думаете, что я вам поверю? — спросил он, не поворачиваясь ко мне.
— Хотя бы потому, что вы с этого августа, по поручению Гиммлера, зондируете политические возможности сепаратного мира с Западом. Если с фюрером что‑то случится до того, как вы договоритесь, — вам вряд ли удастся уцелеть при последующей делёжке власти: Канарис и Мюллер сожрут вас, бригадефюрер.
Выбросив единственный козырь, я поднял ставки в игре до максимума, одновременно лишив себя возможности отступления. Теперь оставалось дождаться ответного хода и уже тогда решить, что делать дальше. Хотя чего тут решать? И так всё понятно: если Шелленберг не поведётся на мой блеф, то Марике придёт конец, а я не смогу вернуться домой.
Молчание слишком затянулось. Бригадефюрер по — прежнему стоял ко мне спиной, делая вид, будто разглядывает что‑то в окне. Я сверлил его затылок взглядом, чувствуя, как по спине катится капелька холодного пота.
"Нервы ни к чёрту. Вернусь в родное время — куплю успокоительное".
Начальник службы внешней разведки коротко кашлянул, повернулся ко мне — я сразу вскочил со стула — громко, с посвистыванием, втянул носом воздух и сказал скрипучим голосом:
— Это всё наглая ложь. Не знаю, откуда вы это взяли…
Я заметил, как бьётся у него под глазом синяя жилка, как едва уловимо подрагивают пальцы правой руки и выдал скороговоркой:
— Нет, бригадефюрер, это правда, как и всё, что я вам сказал до этого. Хотите знать, откуда мне это известно?
Шелленберг кивнул, и я продолжил:
— Я заглянул в будущее, когда лежал оглушённый взрывом в горах Баварии. Третий рейх рухнет в мае сорок пятого под натиском Красной Армии, англичан и американцев. Берлин превратится в развалины, а Гитлер трусливо покончит собой тридцатого апреля того же года. Победители жестоко разделят наш фатерлянд на части, миллионы немцев окажутся на грани голодной смерти, орды коммунистических варваров заполонят города и веси, будут грабить, жечь и убивать. Вы этого хотите?
Шелленберг помотал головой.
— Есть шанс всё исправить, но для этого надо остановить Сванхильду и заговорщиков. Если они вызовут демона с его ратью — весь мир погибнет, потому что с тварями из Инферно нельзя договориться. Они не остановятся, пока не превратят Землю в безжизненный камень.