Покрикивая на них, я заставил каждого взять по два автомата. Можно было и больше, но я решил не перегружать людей: лучше пусть навесят на себя дополнительные подсумки с запасными магазинами — благо с ними тоже проблем нет.
Жетон от ячейки, где хранились сданные при входе автоматы, Дитер, по моему совету, сунул в карман немца со вспоротым брюхом и донельзя изуродованным лицом. Я полагал, эта уловка на какое‑то время собьёт преследователей с толку.
Конечно, хотелось думать, что после произошедшего никто за нами не побежит, но врага всегда лучше переоценить, чем допустить непозволительную оплошность и поставить под удар всю операцию.
Я работал за себя и за того парня, вернее, за ту девушку. Марике стало плохо от вида шалостей оборотня и отвратительного запаха, она прислонилась к стене и стояла там с позеленевшим лицом, с трудом сдерживая рвотные позывы.
Наконец это испытание для всех закончилось. Я велел Дитеру и его людям топать к лестнице, а сам взял Марику за руку и повёл за собой, строго — настрого приказав не смотреть под ноги. Ещё не хватало, чтобы она потеряла сознание, нам и без этого проблем хватает.
Как я и предполагал, в фойе никого не было. Выстрелы и рёв вервольфа доносились откуда‑то сверху. Интересно, как долго зверь ещё продержится? А подкрепление они вызвали или надеются своими силами справиться?
Не теряя времени, мы выбежали из здания и только расселись по машинам, как я получил ответ на последний вопрос. Возле входа завизжали тормозами чёрный "майбах" и пара грузовых "опелей". Из кузовов высыпали двадцать автоматчиков и четверо парней в противогазах и парой баллонов за плечами, от которых тянулся гофрированный шланг к железной трубе с перфорированным наконечником.
Огнемётчики в сопровождении групп из трёх пехотинцев первыми скрылись в доме. Чуть позже остальные солдаты забежали внутрь. Последним в здание гестапо вошёл командир группы захвата: офицер с орлиным носом и низко надвинутой на выпуклый лоб фуражкой. Свита из адъютанта и двух охранников ввалилась следом за ним, и на улице стало тихо.
Я так и представил себе, как эти парни идут по лестницам, осторожно шагая и чутко улавливая каждый звук. Огнемётчики держат оружие наготове, на концах длинных стволов пляшет желтоватое пламя, огненные капли изредка падают на ступени и горят крохотными костерками. Пехотинцы крепче сжимают "шмайсеры" вспотевшими ладонями.
Тишина. Оборотень уже расправился со всеми и замер, услышав осторожные шаги. Его грудь высоко вздымается, влажные ноздри нервно вздрагивают, чуя посторонний запах.
Вервольф делает шаг. Когти клацают по гранитной плите пола, и в этот миг из‑за угла с низким гудением вырывается огненная струя. А потом ещё одна и ещё.
Воздух мгновенно наполняется запахом палёной шерсти и горелого мяса. Трещат автоматы, звякают, ударяясь об пол, дымящиеся гильзы, слышен топот солдатских сапог, отрывистые команды офицера и громкие хлопки его "люгера".
Объятый пламенем зверь громко рычит, и в этом вопле отчётливо слышится крик ярости. Тварь не сдаётся. Огненный ком прыгает на обидчиков, вот уже несколько из них вспыхивают факелами, падают на пол и катаются, закрыв лицо руками и воя от боли.
Шипящие струи пламени снова тянутся к оборотню, опять тявкают автоматы. Пули с глухим чмоканьем вонзаются в его тело, ударяются в стены, выбивая фонтанчики пыли и куски штукатурки, со звоном бьют стёкла, расщепляют оконные рамы и двери, с визгом рикошетят от пола, улетая в никуда, или находят себе новые жертвы.
Зверь мечется среди охотников огненным элементалем, каждое его прикосновение стоит им жизни одного из них, но и его силы тают. Получив ещё одну порцию огня и свинца, вервольф падает на колени.
Внезапно наступает тишина, её нарушает лишь треск полыхающей кожи да одинокий хлопок. Вскинув голову, оборотень бросает стекленеющий взгляд на худощавую фигуру офицера с дымящимся "люгером" в вытянутой руке. Немая дуэль длится долю секунды, и вот уже мёртвый зверь валится к ногам победителей.
Я тряхнул головой. Нарисованная воображением картинка была настолько реалистичной, словно я это видел воочию. Прекрасно! Для полного счастья не хватает ещё умом тронуться. Хотя, в этом есть свои плюсы. Говорят, у психов жизнь намного ярче и разнообразнее, потому что они не в силах отличить вымысел от реальности.
Из окон здания донеслись автоматные очереди, низкое гудение бушующего огня и звериный рёв. Я вздрогнул: события развивались точно по тому сценарию, что я недавно вообразил. Значит, либо я научился предвидеть будущее, либо просто обладаю незаурядной логикой. В любом случае пора отсюда сматываться.
— Поехали! — сказал я, врубая передачу. — Здесь скоро запахнет жареным.
Нам потребовалось меньше часа, чтобы добраться до западных окраин Берлина. Пустынные, залитые мертвенным светом улицы нагнетали тоску, меня била мелкая дрожь, усиливавшаяся по мере приближения к аэродрому. Странное дело, в гестапо меня так не колбасило, как сейчас. К чему бы это?
Даже воюя на фабрике я чувствовал себя иначе. Неужели я на правильном пути и скоро смогу вернуться в родной Волгоград? Ладно, чего там гадать, ещё немного и я сам узнаю, что меня ждёт. А пока надо взять себя в руки, нельзя давать волю эмоциям. Они, как известно, только и ждут, чтобы испортить любое дело.
Так, всё! Вдох — выдох. Молодец, Саня, дыши глубоко. Во, сразу легче стало и мандраж пропал. Ещё немного подышать. Порядок! К делу готов!
Впереди показался скованный льдом Хафель. Спустя три минуты мы въехали на широкий, с полукруглыми фермами, мост через реку. Далеко слева — в километре отсюда — река впадала в проточное озеро. Я не мог видеть его из‑за сгустившейся тьмы (ватага серых облаков снова взяла луну в плен), а тусклого света звёзд едва хватало, чтобы разглядеть холодный блеск речного льда и пышные короны инея на прибрежных деревьях. Но мне это было и не нужно: ещё до моего путешествия в прошлое я катался по озеру на катере. Помню, тогда меня впечатлила площадь этого водохранилища, бороздившие его длинные баржи, полные разных грузов, и белоснежные трёхпалубные пассажирские суда. О прогулочных яхтах я вообще не говорю: их там как грязи, а все пригодные места на побережье заняты пирсами и береговыми причалами.
После моста мы ещё четверть часа ехали мимо спящих берлинских пригородов, пока не выскочили на Потсдамское шоссе, где дали волю моторам. Я разогнал "хорьх" до неприличных по тем временам ста тридцати километров в час. Непривычная к таким скоростям Марика вскрикнула, вцепившись в мою руку. Нас уберегла от катастрофы моя реакция и счастливая случайность: если б шоссе было чуть хуже вычищено от снега и льда всё кончилось бы трагедией, а так мы просто пережили несколько неприятных мгновений.
Правда, я велел Марике больше так не делать и довериться мне. Взамен она в характерной для всех женщин форме, с визгливыми нотками в голосе, потребовала сбросить скорость, что я и сделал с превеликим удовольствием. Несколько сэкономленных минут не стоят того, чтобы рисковать ради них жизнью, если мы и так едем играть в жмурки со смертью.
Прижавшись к обочине, я дождался, когда нас нагонит сильно отставший Дитер, пропустил его "опель" вперёд и поплёлся за ним со скоростью шестьдесят километров в час. Это дало мне возможность спокойно рассмотреть окрестности: справа темнела гряда леса с серебристыми эполетами снега на чёрных мундирах сосен, слева, насколько хватало глаз, простиралась чуть всхолмленная равнина.
Минут через пять впереди показался дорожный указатель "Гатов". Белые буквы на синем фоне слабо отсвечивали в лунном молоке, быстро увеличиваясь в размерах. Сразу от знака влево убегала прямая, как стрела, дорога. Её матовый блеск манил. Мы уступили настойчивому призыву, и несколько секунд спустя под колёсами заскрипело плотно укатанное снежное полотно.
Почти два километра мы плелись по залитому призрачным светом полю, приближаясь к густой стене леса, за которой шёл высокий сетчатый забор со спиралями колючей проволоки поверху. Он охранял военный аэродром от диких зверей и любителей побродить по закрытой территории.