— Неужто дружинники царя Московского убьют слуг Божьих?
— Нас не тронут, — понадеялся старик. — А вот римских католиков ненавидят люто!
Он прочитал целую лекцию, убеждённый, что униаты для православных — «свои», и никаких репрессий ждать не стоит. Литовским иудеям, татарам и католикам придётся куда хуже. Под конец, расчувствовавшись, пригласил даже, обещав замолвить словечко перед отцом-настоятелем. Но путники отказались. Скоро мартовское солнце прогреет землю, и дороги станут непролазными, а проехали лишь примерно половину пути.
На следующий день, на пути к минской заставе, Глеб вспоминал откровения вчерашнего собутыльника.
— Мы с тобой знаем, что полоцкая шляхта русским не сопротивлялась и охотно перешла на их сторону. Поэтому никаких расправ те не чинили. Не рубили женщин на две половинки как литовские беспредельщики. Но в главном святоша не прав. К «своим» всегда безжалостнее, чем к чужим. Вот Ленин с чего начал? Вырезал всех подчистую меньшевиков, а это же была его партия — РСДРП, только менее радикальное крыло…
Генрих, в истории не особо эрудированный и изучавший только XVII век, что необходимо было для задания, задумался над более практическими делами: во что им обходится путешествие. Кроме покупки транспорта, в целом — не слишком дорого.
— Глеб! Я вот почему-то только сейчас прикинул. Если на «Веспасии» научились синтезировать что угодно, почему не производить золото? Беларусь озолотилась бы — в самом прямом смысле слова. Значит…
— Я спрашивал. Электроэнергии уходит столько, что не выгодно.
— Ага… Так я и думал. Теперь прибросим… Мы с тобой были худыми дрыщами, килограмм по шестьдесят. Одежда, обувь, ножи, деньги, итого — под семьдесят кило на брата. Сколько золото стоит?
— Лом — что-то около трёх с половиной тысяч рублей, не помню точно.
— За грамм… Ну, чистое золото раза в два дороже. Пусть семьдесят долларов. Белорусы всё дорогое на доллары считают, заметил? Итого нас в прошлое только по цене электроэнергии… Шоб я так жил! Не менее шести-семи миллионов долларов на каждого! — впечатлился Генрих от устного счёта. — Мы с тобой как Юлия Пересильд и Клим Шипенко на МКС. Но им нормально забашляли. Наверно. А нам капнет командировочных за секунду времени… Нет в жизни справедливости, — потом он хохотнул. — Я вспомнил один боевик про лётчиков, название вылетело из головы, там один пилот-истребитель снимает тёлку, втирает ей: «Правительство Соединённых Штатов доверило мне самолёт ценой шестнадцать миллионов долларов. Так что я кое-чего стою, крошка!»
— Давай, проверь здесь, — поддержал Глеб. — Прилепись к какой-нибудь мещаночке и скажи: ради встречи с тобой белорусы списали из долга перед Росатомом семь миллионов долларов. Как думаешь, отдастся?
— А наш ребёночек вырастет, проберётся в Москву и прирежет в колыбели Петра Алексеевича… Вряд ли. Скорее Мироздание вмешается. Или обломает меня с сексом, или вообще оставит импотентом. Короче, брат Глен из Массачусетса, соблюдаем сдержанность как правильные католические священнослужители.
— Ну а в Лиде чего разошёлся?
При воспоминании о том приключении с вдовушкой не слишком строгих нравов капитан улыбнулся как кот, только что слопавший сметану. Даже облизнулся.
— Надеюсь, Господь мне простит эту слабость. Но, сам понимаешь. Отнимать чужие жизни в прошлом или творить новую жизнь одинаково рискованно.
— Но ты с успехом проделал и то, и другое, не поплатившись.
— Откуда ты знаешь, Глебушка? Миссия далека от завершения. И факт, чо мы с тобой не нашли таблички с призывом срочно бежать назад, оно, конечно, воодушевляет. И всё же мне с каждой неделей оно меньше и меньше кажется гарантией успешного возврата в двадцать четвёртый. Слишком много неизвестных параметров.
Лёгкость нравов женского пола, по меркам эпохи — чрезвычайная, их удивила именно в Лиде. Оба читали, что даже в XIX веке в викторианской Англии молодая женщина не имела права выйти на улицу без сопровождения, а уж заговорить с незнакомым мужчиной на улице, пусть в монашеском облачении, вообще верх непристойности… Но, оказывается, вдовая шляхтянка хоть и не приравнивалась в правах к шляхтичу мужского пола, получала известную самостоятельность. Коль в обязанность входили все заботы по дому, включая хозяйственные, панна распоряжалась имуществом, сама решала, как ей жить, и, что любопытно, несла те же повинности, что и покойный муж на случай посполитого рушення — собрать отряд вооружённых конных слуг и отправить в хоругвь, формируемую в повете. Но, оказывается, это был ещё не предел эмансипации, о чём партнёры узнали, миновав Минск и отмахав больше сотни вёрст в сторону Полоцка.