— Гнусность мужа моего, Чеслава Понятовского. Еду со слушаний дела нашего о разводе. Никогда бы и подумать не могла… Обвинил меня, подлец, что женила его на себе, околдовав волшебными чарами! Так что, святые братья, перед вами натуральная ведьма.
— А красоту тебе даровал сам дьявол? — подхватил Генрих. — Коль так, наши души пришли в смятение. Для чего же пану Чеславу столь глупое обвинение?
— Не столь уж и глупое. В Менске у него торговые дела, там и высмотрел по случаю молодую купеческую дочку, пухлую и свежую как пасхальная булка. Влюбился и задумал развестись, на той жениться. А коль церковь не одобрит развод, вздумал оговорить меня, да так, что имение, мне от покойного батюшки доставшееся в приданое, себе желает оставить. Чает там отдыхать со своей купчишкой.
— Неужто, пани София, не нашлось достойного шляхтича, особенно из вашего рода, поставить наглеца на место? — удивился Глеб.
— Обмельчал мой родительский род, — печально сообщила она. — Что же касается наших так называемых друзей, гостивших в Межице, там моя усадьба и две деревеньки с холопами, поднимавших кубки за мою красоту, хваливших хозяйку за гостеприимство, то весь их гонор вышел как дым в трубу. Кто решится за честь дамы вызвать на поединок её мужа? Тем паче, если шляхтянка обвиняется в ведьмовстве.
— Что же суд постановил? — спросил практичный Генрих.
— Внял доводам моего поверенного. Тот призвал свидетелей, поклявшихся под присягой, что Чеслав, лишь раз увидав, год меня добивался, сватов слал к «коханой»… Ни одни чары так долго не держат душу в плену. Судья спрашивает: отчего же в ведьмовстве жену подозреваешь? Тот: так семь лет живём, и Бог детей не послал, понятное дело — без ворожбы не обошлось. А я не постеснялась: слаб мой муженёк на это дело, какие уж дети. Надеется после развода, что свежая купчишка его вдохновит. Нет, только ещё одной бабе жизнь испортит.
— Представляю…
Глеб отпил большой глоток пива. В каждом новом месте оно отличалось вкусом, но не уступало качеством.
История незадачливого супруга и возмущала, и одновременно всколыхнула некую мужскую солидарность. Признать свою половую слабость — мужику тяжко в любом веке. Но вот перекладывать грех на жену да ещё пытаться её обобрать — подло.
— Суд решил: иск Чеслава Понятовского отклонить, мой встречный признать. Имущество теперь разделено, муж не вправе продать моё приданное и пользоваться доходами с него. Так что я теперь самостоятельная… и чрезвычайно одинокая женщина. С клеймом ведьмы.
— Слышал, у каждой ведьмы есть небольшой хвост. Сестра, не пытался ли твой супруг этим оправдать своё дерзкое обвинение?
Генрих состроил улыбку, замаскировав истинный вопрос: так имеется хвост или как?
— Ему же лучше других известно — никакой чепухи у меня на теле не имеется. Но как показать это судьям? Там же — мужчины!
— Которые могли бы пригласить монахиню, уединившуюся с вами и осмотревшую. Потом под присягой рассказала бы, что не узрела никакого ведьминского знака. Но, я так разумею, итог тебя устроил?
— Как тебе сказать, брат Генрих… От козней господара Понятовского я получила охранный лист. Но по-прежнему остаюсь мужней женой. Встретив достойного, не вправе идти под венец, при живом-то первом супруге. Стало быть — не видать мне детей. Прижить внебрачного — грешно…
— Прелюбодеяние есмь грех, — согласился Глеб. — Но Господь велел сотворённым им чадам: плодитесь и размножайтесь. Коль муж не дал тебе счастья продления рода, то Бог простит, если найдёшь иной путь.
Щёки шляхтянки опалил пунцовый румянец.
— Непременно расскажу своему духовнику…
— Ты вольна в своих поступках, панна. Но батюшка, даже рукоположенный, не то что мы с Генрихом — простые монахи, всего лишь человек. А Бог живёт в вашем сердце. Спроси своё сердце и тем самым спроси Бога.
— Матерь Божья! — женщина всплеснула руками. — Какой же камень вы сняли с моей души!
Далее говорили о вещах более практических. Софья настояла всем вместе ехать в Межицу, там повозке заокеанских братьев дадут достойный ремонт, чтоб экипаж выдержал дорогу до Полоцка и обратно.
— Только чтоб не случилось, как в фильме «Формула любви», где местный мастер специально разобрал карету графа Калиостро ради задержки их отъезда, — промолвил Глеб по окончании ужина. — Нам необходимо в Полоцк. Следов Кирилла ни разу не обнаружили, а дорога-то одна. Он верхом ехал, колёса не менял. Быстрее нас. И вряд ли задерживался, как мы в монастыре. Что с ним стряслось, не знаем.