Наполеон тоже мучился, правда — простудой. Будь у кого-то из русских стрелков хотя бы СВД, а лучше дальнобойная снайперка, стоило засадить под треуголку… Но пули гладкоствольных ружей, да и пушечные ядра не могли достать мерзавца. Если бы Глеб или Леон подобрались ближе, на расстояние пистолетного выстрела или удара кинжалом, трипперного коротышку спасло бы Мироздание — для Ватерлоо и острова Святой Елены. Вот их не пощадило бы, обоим не время находиться в этом месте.
Адольф Нортен. Отступление Наполеона из Москвы
Их самих близость к императору хранила до последнего. Даже при отступлении из Москвы, потеряв лошадей и большую часть вещей, пан Ястржембский со слугой ехали в санях, укрытые медвежьей полостью. «Великий» император с де Коленкуром катили впереди, причём Наполеон перебрался в карету, где стянул со своего приближённого все меха, образовав вокруг себя нечто вроде кокона. Из-за холода отказался от процедур и стоически терпел сильный зуд. Тем более, не пытался взгромоздиться на лошадь — и холодно, и больно раздражённой коже на бёдрах.
За Сморгонью опустились на снег и отказывались подняться ещё две кобылы. Наполеон вылез, наконец, из кареты. Лично осмотрел их с выражением на физиономии: и вы меня предали.
Мороз был, по ощущениям, градусов под тридцать. С несколькими санными экипажами следовало ещё около двух сотен конных гвардейцев, усталых, голодных злых.
— Сир! Нам не на чем больше везти… — начал де Коленкур.
— Знаю! — оборвал Наполеон.
По стечению обстоятельств, лошади тащили сани с награбленными ценностями из Московского Кремля. При всей своей бдительности ни Глеб, ни Леон не засекли момент, чтобы приближённые императора что-то прятали в мёрзлой белорусской земле. Все многочисленные поиски у Березины двести лет спустя шансов не имели. «Великий» полководец похоронил в русском походе около шестисот тысяч солдат и офицеров, но золото оставлять не желал.
Теперь, похоже, время пришло.
— Мы можем освободить один экипаж, — де Коленкур кивнул в сторону кареты, у которой стоял врач со слугой.
— Ни в коем случае! Пан Ястржембский мне нужен в Париже более кого из вас. Арман! Поручаю вам найти колодец в какой-то из деревень, разбить лёд и утопить сокровища. Они принадлежат мне по праву как трофеи! В следующем году возьмём реванш и вернём их себе!
Разговор Наполеона с его самым доверенным помощником, вещавшего простуженным голосом и каким-то по-бабьи визгливым тоном, долетал до путешественников во времени через слово. Главное они поняли: сейчас!
Хуже всего, что место крайне сложно идентифицировать. Ближайшая деревенька о двух десятках дворов, естественно — покинутая и без грамма провианта, не носила никакого названия на дорожном указателе по причине отсутствия самого указателя, и спросить тоже не было ни у кого. Практически единственный ориентир — день пути от Сморгони на Вильно… И никакого GPS. Никакой приметной речки, если и была — заметена снегом. Невысокие холмы, сосновые леса. Половина Беларуси именно такая.
Он поделился сомнениями с Леоном.
— Чепуха! — не смутился тот. — Сведения обо всех деревнях и подушные списки сохранились. Вёрст двадцать от Сморгони на северо-запад. Думаешь, много здесь таких деревень? Ради полумиллиарда долларов… Да-да, именно во столько оценивается похищенное гадами из Москвы. Правда, не факт, что всё едет с нами.
Удрать из наполеоновского поезда удалось лишь на следующий день, посветлу. Спереди донеслось «ур-ра!!!» из десятков, если не сотен глоток. Даже старая гвардия, закалённая как дамасский клинок, дрогнула, всадники заметались, сломали колонну, кто-то бросился в кусты, чьи-то лошади повалились в снег, роняя наездников.