— Эй. Я не считаю, что она права, ясно? И ты этого знать не можешь. И не вздумай такое где-то ляпнуть, — тут же все мое напряжение вернулось. — Мы просто будем проверять одну из версий, потому что в этом и состоит наша работа. Ясно?
— Конечно. Как скажешь, — парень закивал, не встречаясь со мной взглядом, но продолжая довольно скалиться.
Вот ведь придурок. Умный, продвинутый, но придурок. Надо с этой Владой поговорить по-взрослому. Не фиг такому парню толковому мозги пудрить этими своими…
Часа три часа спустя я вышел из последнего подъезда дома напротив того, в котором жили Сысоевы, и уселся на лавочку, чувствуя, как опять в башке разбушевался чокнутый дятел, да и ноги отваливались. Опрос ни черта не дал. Кто-то вообще дверь нормально не открыл, пролаяв через цепочку: "Ничо не знаю, никуда не летаю". Девяносто процентов вообще не знали в лицо не только эту беременную истеричку, но и даже нашу жертву, хотя он прожил тут черте сколько лет. Стремительно проходят времена, когда люди были гораздо больше в курсе событий происходящих у соседей, нежели в собственном доме в их отсутствие. Сидят в своих закутках, уткнувшись в телек, шмыгают туда-сюда на работу и обратно, и дела им нет до окружающих. Кто помоложе, те вообще ничего кроме своих гаджетов не видят. Где же моя любимая категория населения, зовущаяся бабульки всевидящие? Неужели стремительно вымирают как вид? Тогда и правда скоро преступников придется ловить по указке экстрасенсов, а не опираясь на факты и свидетельские показания, потому что этих самых свидетелей гребаных просто не сыщешь.
Рядом с протяжным стоном плюхнулся Василий. Я искоса глянул на его мрачную физиономию, и необходимость спрашивать о результатах отпала сама собой.
— Вот как можно быть такими похеристами? — не выдержал он спустя пару минут. — Говоришь, у вас по соседству человека завалили, а у них только ужин остывающий на уме.
Эх, Васек, поработаешь с мое и, если повезет, обтешешься и поумнеешь, и удивляться столь искренне человеческой натуре перестанешь. Или нет. Вот мне бы давно пора, но, однако же, равнодушие человеческое иногда выбешивает так, что едва сдержаться могу. При упоминании того, что кого-то совсем рядом ждет горячая еда в уютной обстановке, мой желудок решил о себе напомнить настойчиво и громко. Хочу котлет. Или борща. Домашнего, не столовского. И можно даже прямо тут на холодной лавке, хрен с ним, с уютом.
— Нет, ну а чего ты хочешь, Васек? — усмехнулся я, почесав живот. — Вот ты разве прекрасно знаешь своих соседей и в курсе, чем они живут?
— Ну… у нас работа много времени занимает, — неуверенно пробухтел он.
— Фигня. Сам знаешь, что это отмазки. Тебе не интересно. И мне не интересно. И все такие.
Надо домой ехать. Дурная это была идея с повторным опросом. Если и сразу-то никто ничего не вспомнил, то спустя два дня вероятность в разы меньше. Разве что случится чудо.
— Мужики, спасите жизнь человеку, — раздался сиплый невнятный голос. — Трубы горят, помираю.
— Сейчас наряд вызову, они тебя на сутки запрут в обезьянник, вот и будет тебе помощь в борьбе с хронической интоксикацией, — пригрозил, глянув через плечо.
Там стоял персонаж: тип — алкаш классический, традиционный, небритый, помятый и вонючий, с сигаретой в трясущихся руках. Клетчатая рубашка застегнута криво, растянутые на коленях дырявые треники и шлепки на босу ногу. М-дя, похоже, тип уверенно отбирает у Влады первое место по неуместности обуви.
— Мент, — недовольно проворчал он, старательно фокусируя на нас взгляд, и уточнил: — Два.
— Тундра отсталая, — с усмешкой ответил Василий. — Мы ж теперь копы.
Мужик помялся возле нас, его мозг явно скрипел, решая, что лучше — свалить от нас от греха подальше или остаться и продолжить интеллектуальную беседу.
— А чо я сделал-то? — наконец просипел он. — За что меня в обезьянник?
— За то, что убийцу покрываешь. Знаешь и молчишь, — угрожающим замогильным голосом провещал Василий, и я фыркнул, толкая его в плечо. Шутник хренов.
— Чего-о-о? Кого это я покрываю? Че шьете мне, чего и близко нет? — дальше последовал целый поток излияний в том же духе, причем лишь процентов десять слов там было печатными.
— Заткнись, — рявкнул я. И так голова трещит нещадно, да и жрать охота зверски, а он тут разоряется. — Фото посмотри и вали, пока при памяти.
Василий поднялся, и они отошли на пару метров под фонарь, освещающий вход в подъезд.
— Знаешь ее? — спросил он алкаша, открывая папку.
Тот уставился на фотографию, всячески изображая острое желание помочь на своей помятой физиономии и почесывая заросший седеющей щетиной подбородок.