— Не надо приезжать, Алина.
— У тебя какое-то важное дело? Это надолго? — Ну вот, уже глаза заблестели. Как же я это ненавидел.
— У меня все дела важные, Алина. Я убийства расследую. — Разве дела о том, как один человек разумный позволяет себе лишить другого такого же человека единственного, по-настоящему ценного, можно сортировать на более или менее значимые? Вероятно, можно, но я за годы работы и с возрастом стал бездушным и циничным, наверное, во всех аспектах жизни, но только не в этом. — Просто нам стоит закончить.
— Но почему? — прошептала она, прижимая ладонь ко рту, и ее лицо исказилось.
— Потому что ты с самого начала знала, что так и будет. Мне не нужны отношения. Только секс. Разве мы не говорили об этом сразу? Ты используешь меня, я использую тебя.
— Говорили… но я думала…
— Думала что? Что произвела на меня неизгладимое впечатление, и я забыл о существовании всех остальных женщин в мире? — насмешливо посмотрел на нее. Ну не настолько же она глупа?
— У тебя… кто-то есть? — нервно затянулась, и я видел, как дрожал огонек сигареты.
— Детка, у меня всегда кто-то есть или вот-вот будет. Ты же понимаешь, с кем имеешь дело, — цинично усмехнулся я.
— Мне казалось, у нас что-то особенное, — Вот это уже зарождение гнева.
— Нет ничего особенного в том, чтобы трахать кого-то до бесчувствия. Я это делал до тебя и буду делать после, — безразлично пожал я плечами.
— Ты… ты урод, — крикнула она и швырнула в меня окурок. Поймал его, слегка обжег пальцы и кинул в кружку.
— Ага.
— Да кому ты нужен вообще.
— Точно.
— Нищеброд. Хамло.
— Тоже верно.
— Я на тебя почти месяц убила, терпела этот твой свинарник гребаный.
— Вообще-то две недели, но все равно напрасно, детка. Терпеть не стоило.
— Ты еще пожалеешь. Будешь на пузе за мной ползать, — вопила она уже из прихожей, и я ощутил еще босыми ступнями сквозняк.
— А вот это вряд ли, — пробормотал сам себе, кривясь от оглушительного хлопка дверью.
На улице было мерзко и сыро, ежился, пока шел к своей старой "Тойоте". Как же я не выношу эту нашу осень. Дождь все время. Если его нет прямо сейчас, значит, он только что закончился или вот-вот пойдет снова. В голове намертво засел бешеный дятел и долбил без остановки, несмотря на пару таблеток обезболивающего. Сука. Надо уже прекращать эти кувыркания почти до утра. Секс — штука замечательная, но, видимо, я уже достиг того возраста, когда сон может быть ценнее интенсивных постельных упражнений.
Скривился, когда по сожалеющему взгляду Верочки — секретарши шефа, понял, что как всегда я последний. Ай, ладно, все уже привыкли к моим опозданиям и забили на них. Постучал и вошел, ожидая ставшей привычной отповеди начальства. Но, однако же, шеф на меня только мрачно глянул и кивнул, приказывая сесть. Ну и замечательно.
— Итак, начну снова для тех, кто считает, что у них свободный график посещения. — Ну надо же, это почти нежно. — Умники из министерства решили, что наши показатели раскрываемости их не впечатляют. Думали они, думали и придумали, как нам, лентяюгам, помочь.
Голос шефа был щедро наполнен желчью, и я его понимал, как и коллеги, чьи лица кривились, словно от кислятины. Чтобы там ни родилось в мозгах жирнозадых дармоедов из министерства, отдуваться-то всегда нам.
— И в этот раз их помощь не простая, а прямо-таки волшебная, — практически выплюнул шеф, и все хмыкнули, сдерживая презрительные смешки.
Что это еще за фигня?
— Для того чтобы научить нас, неумех, работать по-настоящему, — все более язвительно продолжал он, — к нам прислали госпожу ясновидящую Владиславу Арифееву.
Шеф дернул головой влево, и я наконец заметил сидящую в общей массе брюнетку. При слове "ясновидящая" у меня в голове сразу возник образ расфуфыренных дамочек, с ярким макияжем, устрашающим маникюром, с ног до головы увешанных разными цацками, типа амулетами. Такие частенько вещали по ТВ замогильными голосами. Но на самом деле там, ссутулившись, сидела тощая женщина лет где-то тридцати, в невзрачном сером свитере, похожем, скорее, на мужской. У нее было жутко бледное, даже сказал бы, немного изможденное лицо со впалыми щеками и острыми скулами. На голове не было и намека на прическу, просто небрежный бесформенный пучок. Она замерла под направленными на нее взглядами, опустив голову, глаз я не смог рассмотреть, они как занавесью были закрыты густой растрепанной челкой. Худые руки с очень длинными тонкими пальцами и кое-как обломанными ногтями лежали на столе, нервно сцепленные и напряженные. Кожа на кистях такая бледная, что казалась почти прозрачной, и я мог даже со своего места проследить рисунок каждой синеватой вены. Острые плечи выпирали из-под вязаного трикотажа, усиливая общую неприглядную картину.