— И как это понимать? — тут же напрягся я.
— Так и понимать. Люди, которые сами не совершили ничего дурного или кому так повезло не столкнуться с темнотой в других, для меня бесцветны. И я очень люблю смотреть на них. К сожалению, почему-то их становится все меньше. Даже среди детей они редкость.
— Ну, какая жизнь, такие и люди, — пробормотал я, переваривая инфу. — Ну, а мы все, лишенные бесцветной невинности, для вас сияем как радуга?
— Нет. Не так. Например, все те, по чьей вине кто-то умер, для меня имеют разные оттенки в красном спектре. — Надо же, как госпожа экстрасенс деликатно обошла слово "убийцы".
— Типа, краснокожие, как индейцы? — хмыкнул я.
— Типа, как я вижу сквозь дымку или цветное стекло, не знаю уж, как объяснить поточнее, — поправила меня Влада, отзеркаливая мою интонацию. — И это совсем не похоже на просто другой оттенок кожи. Вот, например, Сысоева была для меня какой-то буро-сизо-красной. Как плоть разлагающаяся. Отвратительно.
Влада передернулась и тяжело сглотнула, как человек, желающий прогнать подступившую дурноту. Наверное, это по-настоящему мерзко, если она так среагировала, особенно памятуя, что в морге оставалась невозмутимой, как статуя. У самого при мысли об этом в желудке на мгновение образовалась какая-то тошнотворная невесомость. Естественно, меня так и подмывало спросить, какого же оттенка красного для нее я, но пока сдержался. Еще узнаю.
— Как понимаю, красный и любые его вариации не входит в число ваших любимых цветов? — уточнил, думая, как построить разговор дальше. Вызывать гадкие ассоциации и воспоминания у Влады мне не особо хотелось. Кто бы еще сказал почему.
— Нет. Видеть его постоянно очень утомляет, — она улыбнулась, как будто извиняясь, и в этот момент показалась мне совершенно беззащитной и бесконечно усталой.
— Неужели вокруг нас ходит столько убийц? — недоверчиво хмыкнул я.
— Ну… полноценных убийц, — она искоса глянула на меня и поспешила пояснить: — тех, кто совершает преступление хладнокровно, обдуманно и не испытывает и грамма раскаяния, не так и много. Но только представьте, сколько вокруг тех, кто однажды прошел мимо, не помог, закрыл глаза. Тех, из-за чьей черствости кто-то дошел до грани и убил себя. Сколько врачей, чьи пациенты умирали по их халатности. Сколько спровоцировавших несчастные случаи на дорогах, когда самих не задело, но погиб кто-другой. Список можно продолжать бесконечно. И это не говоря о тех, кто просто в мыслях сотни раз убил кого-то, внушающего особую ненависть. Скажем, сволочного начальника или бывшего возлюбленного.
— Ну, большинство этих людей нельзя считать преступниками, — возразил я и тут же сам себя поправил: — По закону.
— По закону — да. Но, к сожалению, на мою способность видеть так, как я вижу, установки и статьи Уголовного кодекса не распространяются, — вздохнула Влада.
— А это… эта способность, ее нельзя отключать по желанию, ну, или хоть иногда отгораживаться?
— Можно. Помогает алкоголь, много алкоголя и некоторые препараты. Но они еще даже хуже, чем просто напиться. Под ними становишься почти растением. И совсем не можешь защитить себя… ни от чего, — она снова поежилась, но потом тряхнула головой, словно отмахиваясь от чего-то.
Вот и скажите, кому подобную хрень пришло в голову назвать даром? В гробу я видал такие подарочки судьбы, от которых еще и нет шанса отказаться или передарить при случае.
— И что, наша доблестная медицина не в состоянии предложить ничего, кроме как нажираться до потери пульса или задурять голову наркотой? — я не смог скрыть раздражения в голосе.
Влада совсем развернулась ко мне, выглядя гораздо более оживленной, чем я видел ее за это время.
— Вы меня жалеете, Антон? — спросила она непонятным тоном. Я ощущал в нем сильную эмоцию, вот только, как ни странно, не мог понять — это злость или удивление. — Не стоит. Я ни в коей мере вашей жалости не заслуживаю и не хочу.
А, ну вот теперь понятно. Дамочка злится. И сильно. И ответный гнев был настолько мощным, что я не смог сдержаться.
— Госпожа экстрасенс, а давайте вы не будете мне указывать, какие чувства относительно вас мне следует испытывать, а какие не стоит? — не постеснявшись повысить голос, огрызнулся я. — Тем более что о жалости речь не идет. Я просто желаю знать, с кем вынужден буду проводить большую часть своего времени в ближайшие недели. Понять бы: вы просто обуза для меня и раздражающая помеха или способны принести хоть какую-то пользу. Не хотелось бы таскать за собой повсюду никчемное создание, от которого мне только головная боль обеспечена.