Я сделал многозначительный жест рукой, указывая, что мяч теперь на ее стороне. Влада покачала головой, и я видел одновременно и оживление, и нерешительность в ее взгляде.
— Ой, да ладно, — подначил я. — Посмотрите на меня, говорить о себе любимом — это совсем не страшно.
— Вы так думаете? Ладно, давайте посмотрим. Владислава Арифеева, — маленькая заминка на фамилии, ставим галочку. — Двадцать девять лет. Замужем… была два года, — еще одна галочка. — На данный момент разведена. Причина не важна.
Взгляд в сторону, гневно-болезненная складка между бровей. Процентов на девяносто причина в измене, ну да ладно, проехали.
— Пять лет назад, в результате личной трагедии, оказалась в психиатрической клинике. Была в какой-то момент признана невменяемой и не несущей ответственности за свои деяния. — Теперь уже вызывающий прищур в ожидании моей реакции. Но я не двигаюсь и молчу, просто предлагая ей закончить там и тогда, когда сама посчитает нужным. — Потом попала в правительственную программу изучения необычных человеческих способностей. На данный момент направлена к вам. Если этот эксперимент окажется успешным, то станет моим шансом снова вести нормальную жизнь… ну, насколько это возможно. Если нет… меня вернут для дальнейшей… коррекции.
Коррекция, сука. Я что-то в этом роде и предполагал, но все равно ощущал себя стукнутым пыльным мешком по башке. И дело не в том, что все мы в курсе о соблюдении прав и свобод не только в нашем государстве, но и повсюду в мире. Даже думать в эту сторону, задаваясь чисто риторическими вопросами, смысла нет.
Проблема в другом. На хрена мне все это надо? Я на полном серьезе собираюсь встрять по самое не балуйся? Похоже, что да, если продолжаю сидеть на этом подоконнике в пустой кухне, а не обуваюсь и не сваливаю от греха подальше.
— Влада, насколько сильно вы хотите эту самую нормальную жизнь? — Она буквально вспыхнула, так и загорелась надеждой, явив мне совершенно другую женщину, на которую я ошалело пялился, просто не в состоянии отвести взгляд. И пусть это длилось какое-то краткое мгновение, я уже никогда не забуду увиденное. Мне стало даже стыдно за почти равнодушный тон, которым спросил о таком.
— Очень, — выдохнула она, а я читал огромными буквами: "Больше всего на свете".
Ну вот, дверца эмоциональной ловушки, в которую зашел добровольно, и захлопнулась. Теперь-то я не отступлюсь. Нет у меня просто такой долбаной функции в организме.
ГЛАВА 12
Что же, умерла так умерла, как говорится. Решив идти в эту сторону, вилять и пытаться повернуть назад, я не собираюсь. Не то чтобы это прямо дело принципа какого-то, просто вот такой я баран, что будет долбиться в ворота, пока они не откроются, так или иначе.
— Ну, раз мы выяснили главное, — перешел я на бодро-деловой тон, — то давайте выработаем протокол и основной свод правил, по которым станем работать.
— Эм-м-м, — замялась Влада, вопросительно глядя на меня. — Приведете пример?
— Запросто. Например, я не везу вас больше молча туда, куда считаю нужным, а говорю: "Мадам Арифеева, сегодня есть план посетить психиатрическую клинику". А вы мне отвечаете: "Нет, Антон, мне сегодня не досуг и вообще никогда в принципе, потому как просто не хочу".
— Дело не в том, что я не хочу… хотя и это тоже, безусловно, — покачала головой женщина и снова поежилась. — От некоторых тамошних пациентов… да и обслуживающего персонала и правда исходит такое, что рядом находиться очень трудно. Но я научилась с этим справляться. Более или менее. Просто в этот раз наложилось мое неверное толкование вашего намерения привезти меня туда. Простите еще раз.
Ну, это-то я как раз прекрасно понял и в лишних напоминаниях не нуждаюсь.
— Так, стоп. Я придумал нам первое правило. Вы прекращаете прятаться за этими простите-извините. Посмотрите на меня, Влада. Я мужик, причем достаточно толстокожий, и не рассыплюсь, если вы будете говорить прямо и перестанете извиняться за то, что это делаете. В свою очередь, если я ляпаю, не подумавши, что-то, что вас пугает или смущает, вы не замыкаетесь, не ищете двойное дно или попытку задеть, а говорите мне в лоб.
— Прямо в лоб? — Влада улыбнулась уже почти без нервозности, и даже щеки ее чуть порозовели.
— Ага. Для двойного дна я слишком прямолинеен, а если захочу обидеть, то делаю это. Додумывать за мной не приходится. Тут у нас ясность?