— Вы по какому вопросу? — Василий, мой помощник, разрушил этот вымораживающий контакт наших взглядов, женщина моргнула, и жуткий морок исчез, позволяя мне вздохнуть свободно. Сейчас, когда эта Владислава снова смотрела вниз, она выглядела обычной, тощей, неряшливо одетой и причесанной женщиной, без малейшего налета какой-то мистики или вообще хоть какой-то необычности. Что за на хер? Это что, ее гребаные экстрасенские фокусы? Если так, то это она напрасно.
— Госпожа Владислава теперь будет с нами работать, Василий, — сказал я, недобро улыбаясь и уже решив, как я отвечу на это ее мистическое приветствие.
Василий недоуменно уставился на меня, но я пока ничего объяснять не собирался. Вскочив, обошел стол и придвинул даме продавленный стул, стоявший у стены.
— Извините, трона у нас нет. Но чем богаты. Чаек будете? С печеньем? — шутовски даже прогнулся, стремясь донести до дамочки свое отношение.
Владислава моргнула, искоса нечитаемо глянула на меня и молча кивнула. Она села на скрипучий стул и поджала промокшие ноги. Краткий стыд и сочувствие кольнуло в область сердца, но я их отбросил. Не колыхает меня ни разу.
Василий, все еще растерянно глядя на нас, организовал чай, и я, само собой, не забыл упомянуть, что это дешевый мусор в пакетиках, но от госпожи видящей реакции так и не последовало. Она пила почти кипяток, прикрывая глаза, похоже, от удовольствия, но к нашему засохшему печенью не прикоснулась.
От горячего на ее щеках появился едва заметный румянец, даже скорее лишь намек на него, и я вдруг непонятно почему завис, завороженный появлением и нежностью этого цветового акцента. От этого ее кожа из просто бледной стала какой-то прозрачно-перламутровой, такой, что глаз не оторвать. Но эффект пропал необычайно быстро, заставляя меня гадать, был ли он вообще, или это опять какой-то фокус.
— Итак, как мы с вами должны вообще взаимодействовать? — раздраженно встряхнув головой, спросил, едва скрывая вернувшуюся злость.
— Вы будете работать как обычно, — хриплый голос был тихим, но отнюдь не робким. — Я ничем не буду вам мешать. Все, что я стану делать, это ходить с вами повсюду и смотреть. Если увижу что-то важное — сообщу. А вы уже сами решайте, использовать это или игнорировать.
Звучало без всяких эмоций, так, словно ей глубоко плевать, стану ли я к ней прислушиваться. Хм-м… разве не должна она пытаться обратить меня на свою темную сторону, заставить поверить во всякую мистическую хрень и убедить в собственной незаменимости? Хотя, может, это все еще впереди.
— Ну, раз считаете, что должны ходить повсюду, и закончили с чаем… — пробормотал я, уже предвкушая гадость и поднимаясь. — Идемте.
Она встала, и ее мокрая обувь издала тихий, но от этого не менее противный чавкающий звук. И опять мне на секунду стало стыдно, но я запихнул эту эмоцию куда подальше. Мы вышли на улицу под мелкий дождь и пошли через двор к зданию морга. Ну что же, сейчас проверим вас, госпожа Владислава, на способность следовать за мной повсюду.
— Ну, что я могу тебе сказать, Чудо, — пробубнил наш патологоанатом, тыча одной из своих железяк в труп перед нами. — Как и упоминал раньше, смерть наступила где-то за 48 часов до обнаружения тела.
— Это, выходит, 22-го. Опять в полнолуние, — нарочно уточнил я и покосился на свою нежеланную спутницу, ожидая реакции на обезображенное тело и жуткий запах. Чаек наружу не просится, а, госпожа экстрасенс?
— Я же тебе уже… — недовольно начал Санек, но быстро понял, что я затеял, и осекся.
— Ну да, в полнолуние, — ухмыльнувшись, продолжил он. — Следов связывания, гематом, переломов, указывающих на длительное насилие до смерти, нет. Резали и калечили ее так же непосредственно перед убийством. Спермы нет, но половой контакт у нее был за несколько часов до смерти. Считать его насильственным можно только условно, потому как естественной смазки не было, но это весьма несерьезный показатель. И был ли он с убийцей или кем-то другим… Ну, короче, сам все понимаешь, при нынешних нравах все возможно. Сопротивления она не оказывала, похоже, совершенно, как и предыдущие жертвы, но, как и у них, следов наркоты не нашел.
— Но не могла же она добровольно позволять иметь себя и одновременно практически заниматься вырезанием по коже? — не сдержавшись, повысил голос я, не зная, что злит меня сильнее: отсутствие хоть единственной новой детали в убийстве или ноль эмоций у стоявшей вместе со мной у трупа госпожи Влады. На ее лице не отразилось ни страха, ни омерзения, ни возмущения тем, что я притащил ее сюда без подготовки. Она даже не отводила глаз в ужасе или отвращении от лежащего на прозекторском столе растерзанного тела, а как будто смотрела поверх него куда-то за плечо Александру, нашему патологоанатому. Причем так пристально и сосредоточенно, что он то и дело нервно косился туда и сам, перехватывая ее взгляд.