— Слушай, Антон, ну чего ты из-под меня хочешь? — не выдержав, повысил он голос. — Говорю тебе, никакой известной нам наркоты не нахожу. А по поводу вырезания… какой только ху… ерундой сейчас народ не занимается. Советую порыться в сети и поискать про любителей хардкора в сексе. Может, чего новое для себя откроешь. А то застрял в своей ванильке.
— А ты, я так понимаю, уже расширил свои горизонты, — огрызнулся я, отмечая чрезмерную нервозность Санька.
— Чудинов, ты по делу пришел или моей личной жизнью озадачен?
— Ладно, — примирительно поднял я ладони, хотя он сам первый начал. — Что еще?
— Да ничего особо. В желудке только семечки, сырные чипсы и газировка. Алкоголя за последние сутки ни капли, но есть следы, может, за сутки до смерти.
— Ясно. Что с орудием?
— Да то же, что и раньше. Похоже на обычный нож, достаточно острый, без зазубрин или других узнаваемых признаков. Ранения нанесены явно без всякой суеты, значит, время его не поджимало. Единственное, что могу сказать, это то, что все поверхностные надрезы нанесены немного раньше, чем глубокие раны, вызвавшие непосредственно смерть, временной разрыв не слишком большой, но достаточный, чтобы сильное кровотечение из порезов прекратилось.
— А то, что кровь вся смазана, это от пленки?
— Ну да. Ее порезали сверху, потом завернули в ту пленку, на которой ее и нашли, доставили на место, там распаковали и уже добили ударом в печень. Померла от внутреннего кровотечения. Рану тщательно заткнули, и кровь осталась вся внутри, кроме той, что она потеряла через предварительные надрезы.
— Все так же, как и у трех первых жертв, — пробормотал я.
— Именно так. Из различий могу только отметить, что эти надрезы на теле с каждым разом все меньше напоминают хаос и все больше какие-то знаки или рисунки даже. Будто ублюдок набивает руку, практикуясь. Сам посмотри.
— Прекрасно. Предлагаешь его искать среди шизиков от искусства, которые предпочитают голых баб разрисовывать?
— Это боди-арт называется, чурбан. И почему же сразу баб? Ты немного отстал от жизни, друг мой. Сейчас голых мужиков расписывают с не меньшим энтузиазмом.
— Крюков, пока это никак не касается моих дел, кто кому и чего мажет краской, меня вообще ни разу не трогает. Ты мне как доктор, хоть и не совсем по профилю, скажи. Это направление может быть перспективным в этом деле?
— Ой, ладно, не толерантный и не гибкий ты наш. Но если серьезно, то я, и правда бы понюхал в эту сторону. Но только осторожненько, чтобы не оскорбить своими солдафонскими манерами ничью тонкую душевную организацию. Художники — натуры нервные и мнительные.
— Ты меня еще нюхать поучи, — огрызнулся я.
Все время нашей беседы госпожа Влада продолжала невозмутимо смотреть в одно место, изредка моргая, что явно все сильнее нервировало Саню.
— Не хочешь познакомить меня с твоей загадочной спутницей? — наконец не выдержал он.
Не знаю уж почему, но я не хотел. Но поборол это глупое, невесть откуда взявшееся сопротивление.
— Да, пожалуйста, — сделал широкий жест рукой. — Знакомься. Госпожа Владислава Арифеева, наш отныне штатный экстрасенс и все такое.
— Я не экстрасенс, — покачала головой женщина. — Просто видящая.
— Да ладно? Значит, это правда? — обалдело выкатил глаза Санька. — Ну и что, прямо так с разбегу скажете нам, кто, мать его, убийца?
— Нет, — жестко ответила женщина, не настроенная на веселье.
— А что так? — вот теперь за тоном Саньки слышалась откровенная издевка. — Способностей маловато? Может, какой нить дух Мерлина призвать? У-у-у-у.
Он поднял, скрючил руки и покачался, как долбаный зомби, делая тупое лицо, и мне неожиданно захотелось ему двинуть. В конце концов, эту Владиславу мне повесили на шею, так что, если кому и глумиться, то только мне.
Я покосился на ее лицо, ожидая увидеть поджатые в обиде губы или даже выступившие слезы, но, однако же, она так и продолжала смотреть куда-то за спину Сани. Потом она очень медленно перевела глаза на него, отчего он реально съежился, а потом на меня.
— Вы тут закончили, господин Чудинов? — безразлично спросила она.
— Ну, в принципе да, еще только пару слов, — ответил я и заметил, как она переступила в своих тряпичных балетках и поджала пальцы. Сто процентов ей здесь в морге в мокрой обуви было реально холодно. В этот раз приступ стыда не был мимолетным.