— Мне срочно нужно с тобой поговорить!
От Алекса тут же пришел порт…
---
— Алекс я хочу покинуть эту чертову игру! — с ходу начала я. Мужчина стоял на своей крохотной, но уютной кухне и смотрел на меня уставшим, каким-то измученным взглядом.
— Рикка, ты хоть понимаешь, что это серьезное решение. Что назад уже пути не будет? Что возможно твой разум в чужом теле сойдет с ума. — Алекс придвинул мне стул.
— Сядь и успокойся. Если ты действуешь на эмоциях, то потом пожалеешь. Ворон не стоит такой жертвы?
— Я не из-за него! — выкрикнула я. Искоса взглянула на стул и поняла, что на самом деле меня трясет, и я не могу даже сейчас спокойно стоять. И тем более сидеть на стуле я не желала.
— Меня просто тошнит, от лицемерия, которым пронизан этот мир! Я не хочу больше ни минуты оставаться тут. Не переселишь меня в тело, я самоуничтожу себя. Перестану рисовать и меня сотрут.
— Рика! — Алекс подскочил ко мне, схватил за плечи и встряхнул. — Я хотел, что бы ты приняла правильное решения. Я понимал, что со своим характером рано или поздно этот мир тебе опротивеет. Я уже встречал таких, как ты. Ярких, ранимых и наивных. Сначала вы горите, восхищаетесь этим миром, влюбляетесь, творите чудесные вещи. А потом встречаетесь с подлостью, равнодушием, предательством и ломаетесь. Вам не хватает гибкости. Вы не умеете подстраиваться. Это не плохо. Но для других не плохо. Вас же это убивает. Вы видите в людях лучшее, верите им, не смотря ни на что. И каждое разочарование разрушает вас. Я не мог спасти многих. Но тебя я хочу спасти… могу… Но, Рика… Твой выбор должен быть трезво обдуман. Не действуй на эмоциях!
Я все же села на стул, выслушивая тираду Алекса.
— Я уже все обдумала. И сделала выбор, — сухо ответила я. Волнение, как то сразу улеглось, едва я произнесла эти слова. А в груди разлилась звенящая пустота.
— Я больше не хочу существовать в этом мире. Отпусти меня…
Алекс взглянул на меня исподлобья и хмуро кивнул…
14. Внедрение
Если бы я знала, что мне будет так плохо, то вряд ли бы согласилась вернутся в эту реальность. Я уже забыла, что такое настоящая боль, забыла запахи пота и крови, а так же раздирающий гордо запах хлорки, который словно тонкий бинт накрывающий раны, накрывал более примитивные запахи человеческого существования. Мое тело было окутано сотней тонких проводков, и я чувствовала себя сейчас бабочкой застрявшей в паутине. Но во всей этой фигне был один, очень большой плюс. Я перестала думать о Вороне. Теперь меня беспокоила боль и страх перед неизвестной реальностью.
— Мия, как ты себя сегодня чувствуешь? — доктор Вонг проводил свой плановый утренний осмотр. Он склонился над моим телом, и я взглянула в его черные глаза. Плоское, лицо, узкие глаза и вечно выгнутые в недовольной гримасе рот, при этом док производил впечатление упрямого и волевого человека. Он разговаривал со мной на ломаном английском. И я его с трудом, но понимала.
— Все отлично, док. — прохрипела я. Голос был не моим. Мало того это был голос прожженной курильщицы, и совершенно не походил на мой звонкий голосок.
— Док, почему у меня все болит? — задала я в который раз этот вопрос.
— Мия, все хорошо. Ты идешь на поправку, — буднично и однотипно ответил врач.
" Если это хорошо, то, что значить плохо", — раздраженно подумалось мне. Но я промолчала. Задавать вопросы доку было бесполезно. Он все ровно не отвечал на них по существу. Тело меня не слушалось. Кормили меня из ложечки. Так же поили. Иногда подкладывали под меня холодную, металлическую утку.
Вот она реальность! Чувствуй себя живой!
Я чувствовала себя подыхающим куском мяса.
Медсестра, ухаживающая за мной, была китаянкой. И постоянно что то трещала на своем резком и каркающем языке. Я ее не понимала и предпочитала разглядывать белый матовый потолок палаты. Впрочем, весь персонал тут говорил на китайском. Исключением был лишь док.
Неделя в реальности далась мне с трудом. Боль отвлекала от мыслей и мешала спать. В меня вкалывали какие то лекарства, но они мало помогали от боли. Мне казалось, что из бабочки я начинаю превращаться в растение. Бабочка хоть чувствовала себя живой. Из меня жизнь же почти ушла по бесконечным проводкам окутывающим тело.
К концу второй недели в палату вошли европейцы. Они были одеты в белые халаты и говорили на английском без акцента.
— А это сознание прижилось и две недели стабильно функционирует в теле, — произнес один из них.
— Отличный прогресс! — ответил второй европеец. Они разговаривали обо мне так, словно считали меня глухой. Я повернула голову в их сторону. Высокий седой старик, держал в одной руке ручку, а в другой блокнотик, в котором делал пометки. Второй мужчина был моложе. Более грузный, с глубокими залысинами, в очках с тонкой металлической оправой, он держал в руках папку. Видимо с моим делом. И постоянно вздыхал.