Выбрать главу

Возле ворот крутилось несколько проституток. Одна как-то нервно подергивалась, и голова у нее была обрита наголо. Но для бывшего механика эта девица была слишком старой. Всегда удивляюсь таким. Она, конечно, сразу же меня заметила.

— Эй, Джек! — проститутка вышла на дорожку и не дала мне проехать. — Могу предложить кое-что как раз для тебя.

— Как-нибудь в другой раз, — сказал я. — С виду ты вроде ничего, — на самом деле она была страшная, как смерть. Лицо, да и все тело у нее было какое-то осунувшееся и потасканное. И, судя по вечно красным белкам глаз, эта мамзель частенько прикладывалась к бутылке.

— Тебе — за полцены, лапочка!

Я покачал головой. Она вцепилась в руль моего велосипеда.

— Ну хоть за четверть цены! Я так давно не делала этого в подключении…

— Я не занимаюсь таким, когда подключен, — я почему-то разоткровенничался — отчасти. — Во всяком случае, с незнакомками.

— И долго бы я тогда оставалась для тебя незнакомкой? — в ее голосе звучала откровенная мольба.

— Извини, — я свернул с дорожки на траву. Если я еще хоть немного здесь задержусь, она начнет предлагать деньги мне!

Прочие проститутки наблюдали за этим разговором, и на лицах их отражались самые разные чувства: интерес, жалость, понимание и сочувствие. Как будто они сами не были жертвами той или иной пагубной страсти. В нашем добром «государстве всеобщего благосостояния» никто не стал бы трахаться за деньги ради того, чтобы заработать на жизнь. Никто не обязан был делать ничего такого — надо было просто не влезать ни в какие неприятности, и все. И это прекрасно срабатывало.

Когда я был маленьким, во Флориде узаконили проституцию. Но к тому времени, когда я достаточно вырос, чтобы этим интересоваться, проститутки остались только при крупных казино.

В Техасе закон запрещает заниматься проституцией, но надо слишком уж серьезно докучать полицейским, чтобы тебя отдали за это под суд. Двое копов, которые прекрасно видели, как бритая девица ко мне приставала, и пальцем не пошевелили, чтобы ею заняться. Может, как-нибудь потом, когда у них заведутся лишние деньги.

Обычно у проституток с имплантатами нет отбоя от клиентов. Еще бы — они ведь знают, что при этом чувствует мужчина.

Я поехал в город, мимо университетских магазинов, цены в которых были именно академические. Правда, Южный Хьюстон пользовался сомнительной репутацией, но ведь я был вооружен. Кроме того, я полагал, что плохие парни предпочитают бесчинствовать в более поздние часы и сейчас должны мирно спать в своих постелях. Но один не спал.

Я прислонил велосипед к стене возле магазинчика с выпивкой и стал возиться с замком — надежным, хитрой системы, для которого требовалась моя личная карточка.

— Эй, приятель! — пробасил кто-то у меня за спиной. — У тебя найдется для меня десять долларов? Или, может, даже двадцать?

Я медленно повернулся. Он был на голову выше меня, средних лет, худощавый и мускулистый. Обут в высокие, до колен, начищенные сапоги, длинные волосы туго собраны в хвост, как принято у сектантов-свето-преставленцев — наверное, он надеялся, что бог когда-нибудь схватит его за этот хвост и утащит живым на небо.

— Я думаю, что вам не нужны деньги.

— Мне нужны. И прямо сейчас.

— Какую «дурь» ты куришь? — спросил я и положил руку на бедро. Не слишком естественный жест и не слишком удобный, зато так легче будет подобраться к выкидному ножу. — Может, с тобой поделиться? У меня кое-что есть.

— Ты не должен давать мне то, что мне надо. Ты должен дать на это деньги, — верзила вытащил из голенища длинный нож с узким волнистым лезвием.

— Убери эту штуку. Будет тебе десятка, — его детская безделушка не шла ни в какое сравнение с моим выкидным ножом, но я не хотел устраивать резню прямо здесь, на тротуаре.

— Ага, ты согласен на десятку. А может, и на все пятьдесят… — он двинулся ко мне.

Я выхватил свой нож и нажал на кнопку. Лезвие резко щелкнуло, вылетев из рукояти, и хищно блеснуло пламенеющей кромкой.

— Потерял ты свою десятку, парень. Сколько еще ты хочешь потерять?

Он уставился на вибрирующее лезвие. Мерцающая дымка на его кромке была горячей, как раскаленная поверхность солнца.

— Ты служишь в армии. Ты — механик.

— Может, механик, а может, я убил одного такого и забрал у него нож — не важно. Короче, ты еще не передумал играть со мной в игрушки?

— Механики не особо крутые парни. Я сам служил в армии, знаю.

— Значит, ты и сам все знаешь. — Он отступил на шаг вправо. Я решил — готовит какую-то пакость. — Значит, тебе не охота ждать, пока тебя возьмут на небо живьем? Захотел подохнуть прямо сейчас?

Мужик поглядел на меня, оценивая. В глазах его ничего не отражалось.

— А, хрен с тобой! — сказал он и засунул нож обратно в сапог. Повернулся и зашагал прочь, не оглядываясь.

Я выключил вибронож и подул на лезвие. Когда оно достаточно остыло, я защелкнул его обратно в рукоятку и положил на место. Потом вошел в магазин.

Продавец держал наготове блестящий баллончик с аэрозолем «Ремингтон».

— Сраный светопреставленец! Надо мне было его сделать!

— Спасибо, — сказал я. Этим своим аэрозолем он «сделал» бы и меня за компанию с незадачливым вымогателем. — Дайте мне шесть «Дикси».

— Пожалуйста! — продавец открыл холодильник. — Какое у вас довольствие?

— Армейское, — коротко ответил я. Доставать документы не хотелось.

— Могу себе представить, — сказал продавец, копаясь в холодильнике. — Нет, ну надо же! Они приняли закон, по которому я обязан впускать в магазин всяких сраных светопреставленцев! А эти оборванцы все равно никогда ничего не покупают.

— А зачем бы им это делать? Они считают, что мир не сегодня завтра пойдет прахом, и все закончится.

— Ну да. А тем временем воруют все, что под руку подвернется. Мне остаются только пустые банки.

— Да им все равно.

Меня начало трясти. С этим светопреставлением и охочим до аэрозолей продавцом я, наверное, был ближе к смерти, чем в Портобелло.

Он выставил передо мной упаковку с шестью бутылками пива.

— А вы не хотите продать этот ножик?

— Нет, он мне все время нужен. Я открываю им письма фанатов.

Ох, не надо было этого говорить!