— Что за чертовщина тут происходит? — загремел голос Клода. — Que pasa?[19]
Старик с морщинистым лицом выступил вперед, держа в протянутых руках портативный аппарат с разъемами для подключения. К нему тут же подскочил солдат-«бутс» и размахнулся своей «М-31», собираясь ударить старика прикладом.
— Прекратить! — скомандовал Клод, но опоздал. Приклад винтовки с глухим треском ударился о голову старика, и бедняга — оглушенный или мертвый — упал наземь, к ногам солдатика.
Эту картину на следующий день увидел весь мир. И никакая инсценировка, которую мог бы придумать Марти, не произвела бы такого впечатления.
Военнопленные, все как один, повернулись и посмотрели на «бутса» с искренней жалостью и всепрощением. Громадный солдатик наклонился и бережно поднял на руки хрупкое тело старика, потом повернул голову к «бутсу» и тихо произнес:
— Господи, ведь это просто старик!
Тогда из толпы военнопленных вышла девочка лет двенадцати, подняла выпавший из рук старика аппарат для подключения, вынула оттуда один шнур с разъемом и, ни слова не говоря, протянула его солдатику. Солдатик медленно опустился на одно колено, взял разъем и неуклюже подсоединил его к имплантату, стараясь не выронить тело старика. Девочка подключила второй разъем себе.
В Портобелло рассвет всегда наступал быстро, и за те несколько минут, пока продолжалось мысленное общение между одним солдатиком и тысячами бывших военнопленных, небо посветлело и стало золотистым, потом — золотисто-розовым.
Пришли двое «бутсов» в белых халатах, с носилками.
Клод отключился и осторожно предоставил тело старика их заботам.
— Это Хуан Хосе де Кордова, — сказал он по-испански. — Запомните его имя. Он первый невинно пострадавший в последней войне.
Потом Клод взял маленькую девочку за руку, и они вместе прошли в ворота базы.
Потом эту войну назвали Последней Войной — может быть, слишком оптимистично, — и были еще десятки тысяч таких же несчастных случаев. Но Марти предусмотрел подобную возможность и довольно хорошо сумел с этим справиться.
Бывшие военнопленные, которые называли свое сообщество «Los Liberados», то есть «Свободные», вобрали в себя Марти и его группу и начали прокладывать дорогу ко всеобщему миру.
Первым шагом на этой дороге стала весьма впечатляющая демонстрация возможностей объединенного разума. «Свободные» логически высчитали природу сигнала, который должен быть послан, чтобы прекратить проект «Юпитер», и послали такой сигнал с маленького радиотелескопа в Коста-Рике. Так они спасли мир и положили начало опасному предприятию, которое походило и на игру, и на войну. Игру, цель которой — выяснить правила самой игры.
За последующие два года произошло много такого, что нам, простым, обычным людям, понять очень трудно. В каком-то смысле создалось почти дарвиновское противоречие — в одной экологической нише вдруг оказалось сразу два разных биологических вида. Собственно, мы были только подвидами — homo sapiens sapiens и homo sapiens pacificans, потому что возможность скрещивания сохранилась. И уже ни у кого не возникало сомнений, что в ходе эволюции pacificans взяли бы над нами, остальными, верх.
Потом нас, «нормальных» людей, которые уже в следующем поколении будут считаться немного неполноценными, начали переселять в изолированные места. И тогда Марти попросил меня стать главным посредником, представлять интересы тех американцев, которые будут жить на Кубе, в Пуэрто-Рико и в Британской Колумбии. Я сперва отказался, но потом все же польстился на это предложение. Во всем мире было только двадцать три «нормальных», которые когда-либо подключались с гуманизированными людьми. Так что мы должны были приобрести очень большую значимость для других «нормальных», которые расселились на Тасмании, в Тайване, Шри-Ланке, Занзибаре и прочих подобных островах.
За эти два года хаоса постепенно установился новый порядок. Он начал обрисовываться уже в тот первый день, когда Клод провел двенадцатилетнюю девочку на базу, чтобы она подключилась напрямую со своими братьями и сестрами в Здании 31.
Время близилось к полудню. Мы с Амелией устали, как собаки, но не хотели, просто не могли спать. А я вообще не собирался больше спать в той комнате, хотя ко мне подходил дневальный и сообщил, что там все «прибрано». Отмыто, отчищено и мусор вынесен — пара мешков с человечиной.
К нам подошла женщина с корзинами, в которых лежали ломти хлеба и сваренные вкрутую яйца. Мы расстелили на ступеньках кусок газеты и перекусили, размазав яйца по хлебу.
Тут подошла еще одна женщина, средних лет, с радостной улыбкой на лице. Я сперва ее не узнал.
— Вы — сержант Класс? Джулиан?
— Buenos dias[20], — поздоровался я.
— Я обязана вам всем, что у меня есть, — проговорила она дрожащим от волнения голосом.
И тут я вспомнил — это лицо и этот голос.
— Мэр Мадеро?
Она кивнула.
— Несколько месяцев назад, когда мы летели на вертолете, вы не дали мне себя убить. Я попала в la Zona и была conectada[21], и вот теперь я жива, и более чем жива. Только благодаря вашему состраданию и внимательности. Все время, пока я изменялась, в эти последние две недели, я надеялась, что вы еще живы и мы когда-нибудь сможем — как вы это называете — «подключиться» вместе, — Мадеро улыбнулась. — Какой у вас забавный язык!
А потом я пришла сюда и узнала, что вы живы, но утратили эту возможность. Но я была с теми, кто знал вас и любил вас, когда вы тоже могли чувствовать сердца других.
Она взяла меня за руку, потом посмотрела на Амелию и протянула ей вторую руку.
— Амелия… Наши с вами сердца тоже соприкасались, хоть и на одно мгновение.
Мы втроем молча взялись за руки, соединившись в замкнутое кольцо. Трое людей, которые едва не расстались с жизнью — из-за любви, из-за гнева, из-за скорби.
— Вы… Вы… No hay palabras[22], — выдохнула из себя Мадеро. — Я не в силах выразить это словами! — она высвободила свои руки и пошла к берегу, плача от счастья.
Мы сели и какое-то время смотрели ей вслед, крепко держась за руки, а наш хлеб с яйцами засыхал на солнце.
Одни, но вместе. И так будет всегда.