— Так что ж нам теперь — дрочить, пока их не починят? — поинтересовался Лу.
— Нет, дренажная система не рассчитана на подобное. Если только вы не сможете растянуть это на сорок пять минут.
— Да я уж постараюсь, сэр.
— Сейчас мы произведем частичную настройку, а потом вы свободны на полтора, может быть — два часа, пока мы заменим ручной и ножной модули в машинах Джулиана и Канди. Затем закончим настройку, подсоединим системы визуального контроля, и вас отправят в район боевых действий.
— Всегда будь в сердце моем… — промурлыкала Сара.
Мы улеглись в скорлупки, просунули руки и ноги в плотно облегающие рукава, и техники подключили наши имплантаты к сети. Во время настройки около десяти процентов рабочих контактов отключены, так что я почти ничего не слышал — разобрал только, как Лу сказал: «Всем привет!» — но и эти звуки были похожи скорее на невнятный вскрик где-то в паре километров отсюда. Я сосредоточился и крикнул в ответ.
Для тех из нас, кто занимается этим многие годы, тройка стала делом привычным и проходила почти на автомате, но нам два раза пришлось останавливаться и начинать все сначала — из-за Ральфа, новичка, который попал в нашу группу пару циклов назад, после того, как Ричарда хватил удар. Каждый из десяти в группе прекрасно знал, что нужно только всем одновременно напрячь волю и сосредоточиться, чтобы полоска на красном термометре сравнялась по высоте с полоской на синем термометре. Но пока человек к этому не привыкнет, он всегда старается поднатужиться посильнее — и стрелку зашкаливает.
Через час скорлупки открыли и отсоединили нас. Теперь можно было полтора часа бездельничать в комнате отдыха. Вряд ли ради этого стоило одеваться, но мы все-таки оделись. Просто ради принципа. Нам и так предстояло прожить в чужих телах целых девять дней подряд, а этого более чем достаточно.
Говорят, близкое знакомство роднит. Некоторые механики становятся любовниками — иногда это даже идет на пользу делу. Мы попробовали такое с Каролиной — она умерла три года назад, — но нам так и не удалось перешагнуть пропасть разницы между тем, какими мы становимся в боевой трансформации, и тем, какие мы в обычной жизни. Мы пытались обсудить это с психологом, но психолог никогда не бывал подключен к боевой машине и не мог знать — каково это, так что мы с равным успехом могли бы рассказывать ему о своих проблемах на санскрите.
Даже не знаю, получилась бы у нас с Сарой «любовь» или нет, — но это вопрос чисто теоретический. Я никогда ей особо не нравился, и она, конечно же, никак не могла скрыть своих чувств — вернее, их отсутствия. В физическом плане мы и так ближе друг другу, чем любые обычные любовники, — потому что в боевой трансформации, при полном слиянии сознаний, мы все превращаемся в единое существо с двадцатью руками и ногами, с десятью мозгами, пятью влагалищами и пятью пенисами.
Некоторые считают это ощущение божественным — наверное, где-нибудь и в самом деле есть божества, которые именно так и выглядят. Но тот бог, которого я знаю с детства, больше всего похож на старого кавказского аксакала с длинной белой бородой, и влагалищ у него нет вовсе.
Мы, конечно, уже давно изучили приказ и задание на эти девять дней — и для группы, и свои индивидуальные. Нам предстояло действовать в той же зоне, где работала группа Сковилла, но мы должны «изводить и удерживать противника» — а в непроходимых джунглях Коста-Рики это ой как непросто. Нельзя сказать, что наше задание было слишком опасным — мы запугивали народ, наводили на местных страх и ужас, поскольку у повстанцев не было и не предвиделось ничего, хоть отдаленно напоминающего наши боевые машины.
Мы сидели вокруг обеденного стола и пили кто чай, кто — кофе. Ральф высказал свое недовольство:
— Эти ненужные убийства действуют мне на нервы. Те двое, в лесу, в последнюю смену.
— Да, мерзость, — согласилась Сара.
— Слушай, эти ублюдки сами виноваты, — буркнул Мэл, хмуро уставившись в свою чашку с кофе. — Мы бы, может, их и не заметили, если б они сами на нас не бросились.
— Это ты из-за того, что они были совсем дети? — спросил я Ральфа.
— Ну, да. А тебе что, все равно? — Ральф поскреб подбородок, поросший густой щетиной. — Маленькие девочки…
— Ага, маленькие девочки. С пулеметами, — хмыкнула Карин. Клод кивнул, полностью с ней соглашаясь. Они пришли в группу вместе, около года назад, и были любовниками.
— Я тоже об этом думал, — признался я. — Что было бы если б мы знали, что они — маленькие девочки?
Им обеим было лет по десять. Они прятались в хижине, устроенной в кроне дерева.
— До или после того, как эти малышки начали стрелять? — поинтересовался Мэл.
— Даже если после — ну что они могли нам сделать со своими пулеметами? — вмешалась Канди.
— Меня, к примеру, они покалечили весьма ощутимо — изрек Мэл. Он потерял тогда один глаз и обонятельные рецепторы. — Эти маленькие крысючки точно знали, куда целить.
— Не такая уж большая потеря, — заметила Канди. — Тебе все заменили новыми модулями.
— Не скажи. Для меня-то это все было по-настоящему.
— Да знаю я! Я тоже была там, — продолжала упорствовать Канди. Мы не чувствуем боли как таковой, когда лишаемся органов чувств. Но ощущение такое же сильное, как боль, хоть и нельзя подобрать верного слова, чтоб его описать.
— Я не думаю, что нам надо было их убивать, — если бы они вышли на открытое пространство, — сказал Клод. — Если бы мы увидели, что это всего лишь дети, притом с легким оружием. Но, черт возьми, мы все знаем и то, что они были вражескими солдатами, и могли вызвать подмогу, и направить на нас ядерный удар.
— Это в Коста-Рике-то? — недоверчиво спросила Канди.
— Такое случалось, — сказала Карин.
Да, и Сковилл, и она были правы. И все-таки за три года такое случилось лишь один раз. Никто не знает, откуда у повстанцев взялось ядерное оружие. Эта бомба стоила нам двух городов — того, в котором находились боевые машины, когда она взорвалась, и еще одного — который мы в отместку разнесли в клочья.
— Ну да, ну да… — проговорила Канди, но я услышал в этих четырех словах все, что осталось невысказанным: конечно, если бы там, где мы были, взорвалась ядерная бомба, мы потеряли бы десяток солдатиков… А так — Мэл сжег три дома на деревьях, и в них сгорели живьем две маленькие девчонки, слишком маленькие, чтобы как следует понимать, что они делают.