Впечатление от этого путешествия получилось довольно необычное. Все речевое сопровождение было на скором разговорном испанском, которого я почти не понимал, зато все остальные ощущения были привычными и понятными. Я немного погулял по Монмартру, потом сел на тихоходную баржу и прокатился вниз по реке к Бордо, а под конец устроился в гостинице в Бургони и попробовал роскошные местные сыры и превосходные вина. Когда виртуальное путешествие закончилось, я понял, что снова проголодался.
Естественно, напротив киоска с записями оказался французский ресторанчик, но я не стал даже заходить и смотреть в меню — цены там наверняка были мне не по карману. Вместо этого я вернулся обратно на верхний этаж, нашел местечко с множеством маленьких столиков и не слишком громкой музыкой и взял себе тарелку разнообразных «такитос». Покончив с едой, я снова принялся за чтение, под кружку пива и чашечку кофе.
Когда я дочитал книгу, было только восемь вечера — еще два часа до срока, когда можно будет что-то узнать про Амелию. Мне не хотелось слоняться вокруг клиники, но с наступлением вечера увеселительное заведение наполнилось людьми, и здесь стало слишком шумно. С полдюжины самодеятельных народных оркестров, привлекая внимание посетителей, старались заглушить друг друга. Из ночных клубов неслись ритмичные рокочущие взрывы современной музыки. Из окон заведений «вспомогательной службы» выглядывали весьма завлекательные особы женского пола, и у трех из них были таблички с буквами МИ — это означало, что у девиц стоят мозговые имплантаты. Весьма заманчивая перспектива — провести оставшиеся два часа, занимаясь греховным сексом в подключении с какой-нибудь из этих красоток.
Вместо этого я побродил немного по близлежащим жилым кварталам. Несмотря на то что район, судя по всему, был захудалый и не очень-то благополучный в криминальном отношении, я чувствовал себя довольно Уверенно — помня о верном выкидном ноже.
В киоске возле клиники я купил букетик цветов — за полцены, потому что бутоны были закрыты, — и направился в приемный покой ожидать известий. Там я встретил Марти — он работал, подключившись к портативному компьютерному терминалу. Когда я вошел, Марти взглянул на меня, что-то произнес в микрофон и отключился.
— С ней как будто все в порядке, — сказал Марти. — Все даже лучше, чем я ожидал. Конечно, пока она полностью не придет в себя, ничего нельзя сказать наверняка, но энцефалограмма выглядит довольно неплохо, нормально для нее.
В голосе Марти сквозила скрытая тревога. Я положил цветы и книгу на низенький пластиковый столик, заваленный всякими журналами.
— И скоро она придет в себя?
Марти посмотрел на часы.
— Примерно через полчаса. К двенадцати.
— Доктор здесь?
— Спенсер? Нет, он пошел домой сразу после операции. Но я взял его номер — на случай, если… Просто на всякий случай.
Я сел рядом с Марти и пристально посмотрел ему в глаза.
— Марти, что ты от меня скрываешь?
— А что ты хотел бы знать? — Марти был как будто спокоен и уверен в себе, но все же что-то тревожное слышалось в его голосе. — Хочешь просмотреть запись операции? Уверяю, тебя стошнит от этого зрелища.
— Я только хочу знать — чего ты мне не договариваешь?
Марти пожал плечами и отвел взгляд.
— Даже не знаю… Начнем с самого главного — она не умрет. И будет ходить и разговаривать. Но будет ли она той женщиной, которую ты любил? Не знаю. По одной только энцефалограмме нельзя определить, сможет ли она считать, не говоря уже об алгебре и высшей математике или чем там вы еще занимаетесь у себя на работе.
— Господи!..
— Но послушай, Джулиан! Еще вчера она была на волосок от смерти. Если бы ей было чуть-чуть хуже, тебе позвонили бы только для того, чтобы спросить разрешения отключить искусственное дыхание.
Я кивнул. Медсестра в приемнике объясняла мне то же самое.
— Она может даже не узнать меня…
— И может остаться той же самой женщиной, что была.
— Только с дыркой в черепе — и все из-за меня.
— Послушай, никакой дырки в черепе не будет — только недействующий имплантат. Мы оставили имплантат на месте после того, как отсоединили нервные контакты — чтобы свести к минимуму механические повреждения окружающих мозговых тканей.
— Все равно этот имплантат не живой… И мы не сможем…
— Мне очень жаль.
В холл вышел небритый, уставший, как собака, медбрат.
— Сеньор Класс? — позвал он. Я поднял руку. — Вас спрашивает пациентка из двести первой палаты.
Я устремился по коридору в ту сторону, куда он меня направил.
— Только не задерживайтесь надолго. Ей нужно поспать.
— Хорошо, конечно!
Дверь в ее палату была открыта. В палате находились еще две койки, но сейчас они не были заняты. Голову Амелии покрывала повязка, глаза ее были закрыты. Она лежала, накрытая простыней до самого подбородка. Я даже удивился, не увидев никаких трубок и проводов от медицинской аппаратуры. По экрану монитора, укрепленного у кровати Амелии, бежали зазубренные холмики кардиограммы. Амелия открыла глаза.
— Джулиан…
Она высвободила руку из-под простыни и схватила мою ладонь. Мы нежно поцеловались.
— Мне так жаль, что это не сработало, — сказала она. — Но я никогда не буду жалеть о том, что попробовала. Никогда!
Я не мог произнести ни слова. Только сжал покрепче ее ладонь.
— Кажется, со мной все в порядке… Спроси у меня что-нибудь, что-нибудь научное.
— М-м-м… Что такое число Авогадро?
— Ну, это из химии. Это количество молекул в одном моле. А количество молекул в одном армадилле — это будет число Армадилло.
Ну что ж, раз Амелия шутит, значит, она действительно выздоравливает.
— Какова длительность пика дельта-резонанса?
— Примерно от десяти до минус двадцати трех. Спроси лучше что-нибудь потяжелее!
— Ты требуешь это от всех парней? — Амелия слабо улыбнулась в ответ. — Послушай, тебе надо поспать. Я буду здесь, в приемном.
— Со мной все будет в порядке. Возвращайся в Хьюстон.
— Нет.
— Ну хотя бы на один день. Что сегодня, вторник?
— Среда.
— Ты должен вернуться к завтрашнему вечеру — проведешь за меня семинар. Очень важный семинар.