Марти кивнул.
— В первую группу попали добровольцы, которым заплатили за участие в эксперименте. В основном отставные солдаты. А вот вторая группа… — Марти подался вперед. — Половину второй группы составили наемные убийцы из спецподразделений. Вторую половину — гражданские лица, осужденные за убийства.
— И все они стали… более цивилизованными? — удивилась Амелия.
— Я бы сказал — более человечными, — поправил Марти.
— Значит, если ребят из группы охотников и убийц подержать в солдатиках пару недель, они превратятся в безобидных котят? — спросил я.
— Да, именно к такому заключению мы и пришли. Конечно, этот эксперимент проводился задолго до того, как появились спецгруппы охотников и убийц. Тогда солдатиков еще не использовали в реальных боевых действиях.
Эшер первым задал следующий вопрос:
— Мне что-то не верится, что армейские службы не додумались повторить ваш эксперимент. И не нашли способа как-нибудь обойти этот нежелательный эффект — пацифизм. Или гуманизацию — если вам так больше нравится.
— Это вполне возможно, Эшер, но маловероятно.
Я подключался в одностороннем порядке вместе с соями разных военных, от новобранца до генерала. Если бы кто-нибудь из них участвовал в подобных экспериментах или хотя бы слышал какие-нибудь разговоры о них, я бы знал.
— Если только кто-нибудь из армейского начальства тоже не подключался только в одностороннем порядке. А участников эксперимента могли изолировать — как в вашем случае, или вообще уничтожить.
Такое предположение заслуживало тишины, которая за этим последовала. Могли ли армейские исследователи убить невинных участников секретного эксперимента?
— Я согласен, в принципе такое возможно, — признал Марти. — Но очень, очень маловероятно. Мы с Рэем контролируем практически все военные исследования, которые касаются солдатиков. И чтобы кто-то протащил свой проект через все инстанции, выбил на него деньги, да еще и привел в исполнение — так, чтобы мы с Рэем об этом даже не заподозрили… что ж, это возможно. Но с той же долей вероятности, как тысячу раз подряд выиграть джекпот в национальной лотерее.
— Интересно… Ты вот заговорил о вероятностях, Марти, — сказал Риза, который что-то писал на салфетке. — Если взять самый лучший вариант развития событий, когда все люди добровольно согласятся стать человечнее и выстроятся в очередь на постановку имплантатов… Перво-наперво, один из десяти или двенадцати человек погибнет во время операции или сойдет с ума. Я как раз пытался придумать, как можно обойтись без этих потерь.
— Ну, мы не знаем пока…
— Секундочку, дай мне договорить. Если это будет каждый двенадцатый, таким образом вам придется убить шестьсот миллионов человек, чтобы остальные — те, кто останется в живых, — больше никогда никого не убивали. При таких раскладах Гитлер по сравнению с вами будет выглядеть подмастерьем-недоучкой, вы обойдете его на целых два порядка.
— По-моему, даже больше, — сказал Марти.
— Да, больше. Сколько у нас сейчас солдатиков, тысяч шесть? Скажем, мы построим еще сотню тысяч. Каждый человек должен будет провести две недели в непрерывном подключении — и это после того, как в течение пяти-шести дней им будут просверливать дырки в черепе и вживлять имплантаты. Допустим, на одного человека уйдет дней двадцать. Учитывая, что имплантацию переживет примерно семь миллиардов человек, получается, соответственно, по семь тысяч человек на одного солдатика. Другими словами, это будет длиться сто сорок тысяч дней, а это почти четыреста лет. И только потом все мы будем жить мирно и счастливо — те, кто вообще останется к тому времени в живых.
— Дай-ка мне посмотреть твои расчеты, — Риза пододвинул салфетку к Марти. Тот подчеркнул ногтем колонку цифр. — Ты забыл об одной детали. Нам ведь не нужен будет весь солдатик целиком. Только основная межмозговая связующая система и четыре блока для обеспечения питания и физиологических отправлений. И мы сможем построить не сотню тысяч солдатиков, а целый миллион специальных технических станций. Даже десять миллионов. Таким образом, необходимое на обработку время сократится всего до четырех лет.
— Но количество смертельных исходов останется прежним, — заметила Белда. — Для меня это вопрос чисто умозрительный, поскольку мне осталось прожить не так уж много лет. Но все равно, по-моему, цена слишком высока.
Эшер нажал кнопку вызова официанта.
— Ты ведь все это придумал не с бухты-барахты, Марти… Давно ты уже над этим думаешь? Лет двадцать, наверное?
— Что-то вроде того, — признался Марти и пожал плечами. — Нам не так уж и нужна вселенская катастрофа. Со времен Хиросимы мир и без нее балансирует на краю гибели. Или даже со времен Первой мировой войны.
— Тайный пацифист, который работает на военную машину? — пошутила Белда.
— Вовсе не тайный. Военные спокойно относятся к пассивным пацифистам — посмотрите хоть на Джулиана — до тех пор, пока их убеждения не мешают работе. Большинство генералов, с которыми я знаком, считают себя пацифистами.
Появился официант и взял новые заказы. Когда официант ушел, я сказал:
— Марти правильно подметил. Дело не только в проекте «Юпитер». Существует множество научных исследований, которые в результате могут привести к полному уничтожению жизни на планете или же уничтожению планеты в целом. Даже если остальная Вселенная останется нетронутой.
— У тебя уже стоит имплантат, — сказал Риза. — Так что ты не имеешь права голоса.
— А как быть с такими людьми, как я? — спросила Амелия. — С теми, которые пробовали поставить имплантат, но ничего не получилось? Может, нас надо будет поместить в комфортабельные концентрационные лагеря, где мы не сможем никому навредить?
Эшер рассмеялся.
— Так его, Блейз! Это всего лишь умозрительные предположения. Марти ведь не собирается всерьез предложить…
Марти хлопнул ладонью по столу.
— Черт побери, Эшер! Я никогда в жизни не был более серьезен, чем теперь.
— Значит, ты форменный сумасшедший. То, о чем ты говорил, никогда не случится.
Марти повернулся к Амелии.
— Тогда, давно, когда разработка технологии имплантатов только начиналась, никто не рассчитывал, что имплантат надо будет ставить абсолютно каждому человеку. Если бы в этом направлении прилагалось столько же усилий, как в разработке вашего проекта «Юпитер» или Манхэттенского Проекта, то вся работа, которую начинали делать, была бы уже сделана! — Ризе он сказал: — То же самое с твоим полумиллионом смертников. Эта проблема не из тех, над разрешением которых ученые бились каждый день в течение стольких лет. Побольше осторожности, тщательно контролируемые исследования, улучшение технологий — и частота смертных исходов при операциях сразу же снизится, возможно, даже до нуля.