Поэтому Джулиан просто прошел в спальню, сел на кровать Амелии и взял газету, почитать, пока выключится вода в душе. Амелия беззаботно напевала какие-то песенки и переключала душ то на легкие брызги, то на жесткие, массирующие струи. Джулиан представил ее, обнаженную, под струями воды и почти переменил свое мнение о душе. Но все-таки он не стал раздеваться и остался на кровати, упорно пытаясь вникнуть в суть газетных строк.
Амелия поднялась наверх, закутанная в полотенце, и на мгновение опешила, увидев Джулиана. Но она быстро пришла в себя:
— Помогите! Чужой мужчина забрался ко мне в постель!
— А я думал, тебе нравятся незнакомцы…
— Только один, — Амелия рассмеялась и улеглась рядом с Джулианом, мокрая и горячая.
Все наши механики много говорят о сексе. Подключение к сети само собой подразумевает две вещи, которые обычные люди получают посредством секса или даже любви, — эмоциональное слияние с другим человеком и, так сказать, проникновение в плотские таинства противоположного пола. Это особенность состояния подключения, и так бывает каждый раз. Более того, в таком состоянии ты находишься постоянно, все время, пока тебя не отключат от сети. И после того, как группу отключают, все обсуждают то, что чувствовали — в том числе и это, — поскольку все вместе разделяли это таинство.
Амелия была единственной из гражданских, с кем я мог сколько угодно обсуждать эту тему. Она искренне интересовалась этим и обязательно попробовала бы такое сама — но подобное, увы, было невозможно. Амелия потеряла бы свое положение, а может, и многое другое.
Восемь или девять процентов людей, которым вживляли имплантат, либо умирали на операционном столе, либо, что еще хуже, — после операции их мозг полностью отключался и переставал работать. И даже у тех из нас, кто благополучно пережил операцию, резко повышался риск сосудистых поражений головного мозга, в том числе и инсультов со смертельным исходом. А когда механик подключен к боевой машине, риск развития таких осложнений увеличивается в десять раз.
В принципе у Амелии была возможность вживить себе имплантат — у нее были на это деньги, и она вполне могла слетать в Мехико или Гвадалахару, в клинику, где делают такие операции. Но тогда она потеряла бы очень многое: недвижимость, пенсионный фонд — почти все, что у нее имелось. Людям вроде меня это не грозило — потому что мы получили имплантаты не по собственному желанию, и было бы противозаконно в чем-то ущемлять права человека, который находится на действительной военной службе. А Амелия была уже не в том возрасте, чтобы поступить в армию.
Когда мы занимались любовью, я несколько раз чувствовал, что Амелия поглаживает пальцами металлический диск имплантата у меня на затылке, как будто ей хочется забраться туда, внутрь. По-моему, она сама даже не замечала этого.
Мы с Амелией уже много лет близкие друзья. Мы всюду бывали вместе, еще когда она, доктор физических наук, была моим научным консультантом. Но пока Каролин не умерла, до физической близости у нас с Амелией дело не доходило.
Карелии и мне поставили имплантаты в одно и то же время мы вместе в первый раз подключились к боевым машинам и вместе, в один и тот же день, пришли в группу Хотя у нас с ней было мало общего, мы постоянно ощущали глубокую эмоциональную привязанность друг к другу. Мы оба — чернокожие южане с университетскими дипломами. (А Амелия — белая, из Бостонских ирландцев.) Только Карелии специализировалась не на точных науках — она занималась телевидением и кино. Я почти никогда не смотрел телевизор, а Карелии не выучила бы дифференциального уравнения, даже если бы оно было написано у нее на лбу. Так что в этом плане у нас действительно не было ничего общего. Только это было совсем не важно.
Мы почувствовали физическое притяжение друг к другу уже на тренировочных подключениях — это обязательные испытания, которые надо пройти, прежде чем тебе доверят настоящую боевую машину. Мы тогда урывали каждую свободную минуту, чтобы побыть наедине, и занимались сексом трижды за раз, пылко, необузданно и отчаянно страстно. Даже для нормальных людей начало нашего романа показалось бы слишком бурным. Но тогда мы только попробовали, каково это — подключиться к сети, и ощущения, которые мы испытали, не шли ни в какое сравнение с тем, что нам доводилось чувствовать когда-либо раньше. Жизнь представлялась нам запутанной головоломкой, и мы как будто вдруг наткнулись на закоулок лабиринта, в котором никто еще никогда не бывал.
Но когда нас отключали, мы не могли отыскать этого закоулка, как ни старались. Мы много разговаривали, еще больше занимались сексом, мы обращались к психологам и разным консультантам, но оказалось, что, когда мы подключены к сети, — мы одно, единое существо, а все остальное время — два других, совершенно разных человека.
Я еще тогда рассказывал об этом Амелии — не только потому, что мы были друзьями, а еще и потому, что мы уже в тот период работали над одним проектом, и Амелия не могла не заметить, как я страдаю. Я не мог выкинуть Каролин из головы — в самом буквальном смысле.
Мы так с этим и не разобрались. Каролин умерла — совершенно неожиданно. У нее случился инсульт — причем в спокойной, мирной обстановке. Мы тогда ждали сменщиков после обычной, ничем не примечательной миссии.
Мне пришлось на неделю лечь в госпиталь. В каком-то смысле перенести это оказалось гораздо тяжелее, чем потерю просто любимого человека. Я потерял не только любимую — я словно потерял какую-то часть самого себя.
Амелия просидела эту неделю рядом со мной и все время держала меня за руку. С тех пор мы стали гораздо ближе друг другу.
Обычно я не засыпаю сразу после того, как позанимаюсь любовью, но не на этот раз, после субботних приключений в баре и бессонных часов в самолете. Можно было бы подумать, что человек, который проводит треть жизни как часть одной машины, будет вполне комфортно чувствовать себя, путешествуя внутри другой, — но, увы, это не так. Я не смог заснуть в самолете — все казалось, что только я засну — и чертова железка свалится вниз.