— Боюсь, перемещать физические объекты несколько труднее, чем изменять информацию, — сказал Марти. — Но в любом случае стоит попробовать. Кто-нибудь из вас умеет водить вездеход?
Мы переглянулись.
— Четверо из Двадцати умеют водить машину, — заявил Мендес. — Сам я никогда не управлял вездеходом, но думаю, разница не большая.
— Мэгги Камерон был когда-то водителем, — вспомнил я то, что узнал о Двадцати, когда подключался с ними. — Он водил машины в Мексике. Рикки учился водить в армии и может водить армейские вездеходы.
Марти встал. Двигался он как-то замедленно.
— Эмилио, дайте мне ваш телефон, который не прослушивается. Посмотрим, что может сделать наш генерал.
Легонько скрипнула дверь, и в комнату тихо вошла Юнити Хэн.
— Вам надо это знать. Когда мы подключились с ним в полном контакте, мы обнаружили… Этот человек, Питер… Он мертв. Его убили — из-за того, что он знал.
Амелия прикусила губу и посмотрела на меня. По ее щеке скатилась одна-единственная слезинка.
— Доктор Хардинг… — Юнити не сразу решилась сказать. — Вас тоже должны были убить. Как только Инграм убедился бы, что все ваши записи уничтожены.
Марти покачал головой.
— Это не похоже на отдел технологических исследований.
— Это даже не военная разведка, — уточнила Юнити. — Инграм — член ячейки светопреставленцев. Их тысячи, их полным-полно во всех правительственных структурах.
— Господи боже мой! — вырвалось у меня. — И теперь они знают, что их пророчество истинно…
Как стало известно от Инграма, он лично знал только еще троих других членов секты «Молота Господня». Двое из них работали в отделе технологических исследований — один штатский, секретарь в чикагском отделении, к которому был приписан и сам Инграм, второй — его товарищ, офицер, который ездил на остров Сент-Томас и убил там Питера Бланкеншипа. Третьего он знал только под тайным именем Иезекиль. Этот Иезекиль появлялся только раз или два за год и приносил приказы. Именно он уверил Инграма, что последователей «Молота Господня» множество тысяч и они проникли повсюду в правительственные и коммерческие структуры, главным образом в армию и полицию.
Инграм убил уже четверых мужчин и двух женщин, все, кроме одного, были на военной службе (этот один был мужем женщины-ученого, которую Инграм пришел убивать). Все убийства он совершал далеко от Чикаго, и большинство преступлений остались нераскрытыми, прошли как смерти от естественных причин. В одном случае он изнасиловал жертву, а потом изуродовал ее тело определенным образом, как ему велели, так что ее смерть отнесли на счет маньяка — серийного убийцы.
Убивая, Инграм не испытывал ни малейших угрызений совести. Эти люди были для него опасными грешниками, которых он отправлял куда следовало — в ад. Но ему очень понравилось уродовать тела жертв — это придавало ощущениям необычайную остроту, — и Инграм надеялся, что Иезекиль снова поручит ему такое задание.
Имплантат ему вживили три года назад. Его собратья-светопреставленцы не одобряли этого, и сам он тоже не одобрял гедонистических удовольствий, для которых люди обычно использовали подключение. Сам Инграм подключался только во время коллективных молитв и иногда — при совершении ритуальных убийств, которые он тоже воспринимал как особое мистическое действо.
Один из тех, кого он убил, был отставным механиком, «стабилизатором» вроде Канди. Джулиан почему-то вспомнил вдруг о подонках, которые зверски изнасиловали Арли и бросили умирать. И о том светопреставление с ножом, который встретился ему возле магазина. Кто они были — просто сумасшедшие, или все это являлось частью продуманного плана? А может быть, и то, и другое сразу?
На следующее утро я на час подключился с этим ублюдком — пятьдесят девять минут из этого часа были явно лишними. По сравнению с этим мерзавцем Сковилл показался бы невинным ягненком.
Мне надо было немного проветриться. Мы с Амелией взяли купальные костюмы, сели на велосипеды и поехали на пляж. Двое парней в мужской раздевалке как-то странно на меня посмотрели. Наверное, им встречалось здесь не так уж много чернокожих. А возможно, велосипедистов.
Мы поплавали совсем немного — вода была слишком соленая, с противным металлическим привкусом и на удивление холодная. Она почему-то до странности напоминала копченый окорок. Мы вышли на берег, обтерлись, дрожа от холода, и пошли немного прогуляться по этому странному пляжу.
Белый, чистый песок, конечно же, был привозным. Мы проезжали на велосипедах по настоящей поверхности кратера, которая походила на спекшееся темно-янтарное стекло. Песок скользил под ногами и скрипел при каждом шаге.
Все здесь казалось странным и непривычным по сравнению с пляжами в Техасе, где мы обычно отдыхали — на острове Падре и в Матагорде. Здесь не было ни морских птиц, ни ракушек, ни крабов. Только большая круглая воронка, наполненная крепким раствором соли. Озеро, сотворенное каким-то глуповатым богом, как сказала Амелия.
— Мне кажется, я знаю, где он мог бы найти пару тысяч сторонников, — сказал я.
— Мне он приснился, — призналась Амелия. — Мне снилось, что он добрался до меня и разделался со мной так же, как с той женщиной, про которую ты рассказывал.
Я замялся.
— Хочешь, давай поговорим об этом? — Он вспорол той женщине живот — от паха до пупка, а потом сделал еще один крестообразный разрез посредине живота — для полноты картины, после того, как перерезал ей горло.
Амелия отмахнулась.
— Реальность гораздо страшнее любого сна. Если воспринимать все так, как этот Инграм.
— Да, — мы уже обсуждали возможность того, что их на самом деле всего несколько человек — может быть, всего только четверо заговорщиков-сектантов, склонных к самообману. Но у Инграма был слишком уж широкий доступ к самым разным ресурсам — к информации, деньгам, рационным картам, а также к оружию типа «АК-101». Марти собирался сегодня утром обсудить это со своим приятелем-генералом.
— Страшнее всего то, что они в совсем ином положении, чем мы. Мы можем выловить и допросить хоть тысячу таких, как Инграм, и не найти того, кто управляет всей их кодлой. А если они подключатся с кем-нибудь из вас, то сразу обо всем узнают.