потемнело. Надо бы вылезти... наверное”. И Марьяна начала медленно карабкаться вверх. По её ощущениям это заняло не менее получаса, в течение которых она никак не могла объяснить себе, зачем нужно перебираться в горницу. Она сидела на полу и бесцельно смотрела на вычищенное помещение. Глаза туманились, воздух со свистом втягивался сквозь высохшие губы. Истомлённое тело потеряло чувствительность и теперь больше напоминало зимнюю одежду. Марьяну совершенно не беспокоили сорванные ногти, рассечённая ржавой лопатой рана на ноге. Ей даже не было дела до умирающих без воды внутренностей. Было одно желание - залечь на этом пустом столе, и пусть отпоёт её ветер, что шелестит снаружи. Марьяна снова посмотрела на стол, закрыла глаза, потом открыла. Но видение не пропало. На столе стояла разбитая недавно крынка. Ещё не понимая, что делает, Марьяна поползла к столу. Осторожно вскарабкалась на лавку, дрожащими руками ухватила посудину. И, о чудо! Крынка была полна воды! Отличной, чистой, искристой, свежей, дождевой воды! Никогда ничего более вкусного Марьяне не доводилось пить. Полтора литра были проглочены в секунду. - Боже... Это просто чудо, - девушка подняла голову к потолку и проникновенно зашептала: - Спасибо! Спасибо! Спасибо!!! *** С этой минуты её жизнь начала новый виток. Дом, бывший прежде палачом, теперь стал если не другом, то больше похожим на нестрогого тюремщика. Выйти на улицу по-прежнему было нельзя, но зато в крыше образовалась щель, через которую тонкой струйкой текла дождевая вода. И это было только начало! После того, как вымытая горница засияла словно образцово-показательная избушка, Марьяна обнаружила появившийся волшебным образом мешок с провизией. Дни побежали словно в детстве на каникулах. Каждое утро ждал сюрприз! Одним из первых подарков была прялка с громадным пучком льняной кудели. И Марьяна с наслаждением предалась изучению бабушкиного ремесла. Каждую ночь она представляла, что же дом преподнесёт ей завтра. И никогда не угадывала. На столе то обнаруживались пяльца, то прямо под боком толстенная книженция с рецептами старорусской кухни, а однажды в центре горницы взгромоздился ручной ткацкий станок... С пищей теперь тоже проблем не было: то в сенях найдётся мешок с крупой, то на окне окажется вполне современная банка солений, а однажды в печную трубу даже провалилась подстреленная утка. Сама того не осознавая, Марьяна начала привыкать к такой жизни. Но постепенно всё сильнее и сильнее она задумывалась, что же делать дальше? Дому она явно нравилась, но не жить же так до старости? Она ежедневно садилась посреди избы и вопрошала в пустое пространство: - Дом, ты меня отпустишь? Ну, что ты молчишь? Ты же разумный. Не можешь говорить, то хоть дай знак. Такие, повторяющиеся изо дня в день, монологи давно стали ритуалом. А за окном уже отшумело лето, и подступала осень. Марьяна же не теряла надежды. Её разговоры с домом стали всё более продолжительными. Она с тоской рассказывала о своей жизни, о нелёгкой работе. Говоря о больных детях, она всегда заливалась слезами. Но дом хранил молчание. Хранил до самого первого снега. Ноябрьский снегопад за ночь выбелил всё вокруг. Марьяна с тоской глядела в белое безмолвие и тихо плакала. Обречённость вновь сдавила горло с небывалой силой. Пальцы вновь задёргались, и девушке казалось, что они ищут то ли нож, то ли верёвку. Пытаясь хоть как-то отвлечься, она обернулась. Глаза забегали по горнице, но ничего нового не нашли. - Вот и кончились подарки, - Марьяна устало прикрыла глаза. Но тут боковое зрение что-то зацепило, что-то неестественное, что-то новое. Она распахнула глаза и уставилась на стену. Там висела тарелка громкоговорителя. Чёрная, неуклюжая махина из старых фильмов про войну. Марьяна медленно приблизилась, осторожно прикоснулась к чёрной шершавой поверхности, медленно повернула регулятор громкости. И тотчас же комната заполнилась шумом, треском и свистом. Совершенно отвыкшая от звуков цивилизации девушка в страхе зажала уши, но потом опомнилась и убавила громкость. - Шум есть, веселья нет, - мрачно констатировала Марьяна. В течение дня она много раз включала старинное радио, пыталась вслушиваться, но среди бесконечных помех разобрать что-либо было невозможно. И только под вечер среди океана грохота и свиста она уловила строгую, хорошо поставленную речь. Шёл выпуск новостей. Подумать только! Марьяна даже не подозревала, что такое вещание ещё существует. Она жадно вслушивалась в обрывки слов, пробивавшихся сквозь шумовую завесу, и её не покидало чувство, что она вот-вот услышит что-то важное. Бежали минуты, а девушка, застыв неподвижно, с томлением ожидала. Чего она ждала? Тогда она и сама себе не могла этого объяснить. Просто повиновалась необъяснимому, но безусловно понятному внутреннему позыву. Неожиданно шум пропал. Вернувшаяся тишина напугала до ледяной испарины. Марьяна уже готова была кинуться крутить ручку регулятора громкости, дёргать провод и делать ещё десятки бог знает каких бесполезных движений. Но внезапно голос вернулся. Теперь он вещал необычайно чисто, словно Марьяна стояла не перед устаревшим сто лет назад динамиком, а наслаждалась звуками из новейшего стереофона. Меж тем спокойный голос диктора поведал, что в связи с резким скачком детской смертности срочно расформирован детский дом номер... И в ушах безжалостно прозвучал номер Марьяниного детдома. Вмиг перехватило дыхание, в глазах потемнело, словно бездонная чернота громкоговорителя заполнила всю зрительную область. Ноги стали ватными. И девушка бухнулась на пол. Как по команде тарелка вновь наполнилась помехами, а через несколько секунд замолчала. Замолчала навсегда. С самого первого дня заключения Марьяна не была в таком отчаянии. Она протянула руки к потолку и попыталась что-то сказать. Но из горла вырвался только стон. *** Сколько прошло времени Марьяна не знала, она лежала ничком и желала одного - умереть. Как теперь было тошно вспоминать радость, что дом смилостивился и помог выжить. И как же сильно она хотела вернуться в тот миг, когда закапывала скелеты в подполе. Только чтобы люк уже никогда не открылся. Как бы это было хорошо... Воистину, не понимаешь смысла страданий, пока не познаешь на собственной шкуре, что бегство от них лишь несёт ещё большую боль. Придя к этому нехитрому умозаключению, Марьяна медленно села. “Так, верёвка в кладовке. Она хорошая, она выдержит. А может ножом? Залезу опять в подпол, чтобы тут не мусорить, полосну по руке...” Внезапно в памяти всплыл образ матери, и девушка лишь горько усмехнулась своим мыслям. “Прости, мама. Нет у меня больше сил жить. Нету...” Она медленно поднялась, сделала шаг и остановилась. Прямо в воздухе над столом неторопливо разгоралась сиреневая вспышка. Никогда до этого дом не делал чудеса на виду у Марьяны. Как бы она не старалась заметить момент появления чего-либо, но дом кудесничал только когда его пленница крепко спала или в крайнем случае смотрела в другую сторону. А тут, надо же! Тем временем вспышка разрасталась и из нее уже начали проступать контуры предмета. Марьяна сделала шаг к столу, и тотчас на него упал коробок спичек. - Спички? Ты издеваешься? Хочешь, чтобы я кухарничать начала? Или... - девушка испуганно сглотнула, - или ты хочешь, чтобы я себя... Она вздрогнула от ужаса, но тут ожил коробок. Маленькая оклеенная бумагой деревяшка резво покатилась по столу, затем тряхнув содержимым, спрыгнула со стола и помчалась в сени. Марьяна кинулась следом. Лучик надежды в душе во всю боролся с чернотой уже случившегося горя. А коробок подкатился к двери и начал смешно тыкаться в несокрушимые доски. Марьяна осторожно надавила на дверь, потом сильнее и сильнее. - Дверь не открывается! - закричала она в пустоту горницы. Но тут коробок словно взбесился. Он принялся подпрыгивать чуть ли не на полметра и долбиться в дверь. - Погоди! Дай-ка я тебя возьму. В руках коробок тут же угомонился и прикинулся вполне обычным, совершенно лишённым волшебства предметом. Марьяна осторожно покрутила его в руке, потом посмотрела на дверь и задумчиво спросила: - Кроха, уж не предлагаешь ли ты поджечь дверь? На что крохотулька ответила, радостно выдвинув отделение со спичками. Дверь занялась мгновенно. Пламя пожирало почерневшую древесину словно газетный лист. С запоздалым отчаянием девушка сообразила, что так спалит весь дом. Но этого не произошло. Уничтожая дверь, огонь волшебным образом не повреждал даже косяка. Несколько томительных минут закончились, когда обугленные остатки двери осыпались в никуда. За дверным проёмом не было ни леса, ни остатков хутора, ни неба. Не было ничего. Марьяна с ужасом смотрела в чернеющую пустоту и ничего не понимала. Она обернулась к горнице, но дом, ставший для неё практически другом, вдруг обдал холодом. Стены приобрели синеватый оттенок то ли грусти, то ли тоски, то ли смерти. И эта неожиданная трансформация вмиг преисполнила душу жалостью. - Прости меня! - только и смогла выдавить Марьяна. Но сделать шаг в никуда духу не хватало. Марьяна зашептала молитву, и тогда появился свет. Яркость его нарастала и нарастала. Глазам стало больно, но приближающееся тепло влекло. Марьяна протянула руку и ощутила в ней ладонь. Такая знакомая мягкость! - Мама! И превозмогая боль, она посмотрела вперёд. Сквозь сияние с невероятной нежностью на неё глядели очи Богородицы... *** П