Потянувшись, она взяла со стола один из бумажных стаканчиков и стала крутить его в руках.
— И вот что происходило между… м-м-м, Рождеством 1960 года и концом лета 1963 года, когда все кончилось, и я ушла. Мне звонили Алоиз или другой человек по имени Вилли. Обычно связывался со мной Вилли. Он говорил: «Поинтересуйся… не хотят ли “Смиты” в Калифорнии получить одного в марте». Или в каком-то другом месяце, обычно пару месяцев спустя. — «Осведомись и у “Браунов” в Нью-Джерси». Случалось, он давал мне и по три фамилии. — Посмотрев на Либермана, она объяснила: — Людей, запросы которых я и высылала по почте.
Он кивнул.
— Значит, так. Мне оставалось позвонить Смитам или Браунам, — она стянула бумажную обертку с одного из стаканчиков. — Ваш бывший сосед как-то упомянул, что, мол, вы хотели обзавестись ребенком, говорила я им. — Она с вызовом посмотрела на Либермана. — Они не только проявляли интерес к моим словам, а просто сходили с ума от радости и счастья. Особенно женщины. — Она аккуратно, кусочек за кусочком обрывала обертку со стакана. — Тогда я говорила, что могу доставить им то, что они хотели: здорового белого малыша, в возрасте нескольких недель, скажем, в марте или примерно в это время. Со всеми документами, подтверждающими разрешение на адаптацию от имени штата Нью-Йорк. Но первым делом они должны мне выслать подробнейшие медицинские справки о своем здоровье — я давала им номер почтового ящика Алоиза — и кроме того, они должны дать обязательства никогда и нигде не упоминать, что ребенок усыновлен. На этом настаивает мать, говорила я им. И конечно же, они должны кое-что уплатить мне, когда явятся за ребенком, если им предстояло явиться. Обычно порядка тысячи, порой и побольше, если они могли себе позволить. Это мне было ясно из текста их обращений. Во всяком случае, достаточно, чтобы вся комбинация выглядела как обычная сделка серого рынка.
Она бросила клочки обертки на поднос и вынула пробку из графина.
— Через несколько недель у меня снова раздавался звонок. «Смиты не подходят. А Брауны могут получить заказ пятнадцатого марта. Или, может быть… — она стала наклонять графин над стаканом, поднимая его донышко все выше и выше, но из горла не пролилось ни капли. — Типичная история, — сказала она, возвращая сосуд темного стекла в прежнее положение. — Типичная история, как вообще идут дела в этом проклятом месте! Куча бумажных стаканчиков, но ни капли воды в этой чертовой бутылке! О, Господи! — Она припечатала бутылку к подносу и стопка бумажных стаканчиков подпрыгнула.
Фасслер встал.
— Я налью, — сказал он, беря графин. — А вы продолжайте. — Он направился к дверям.
— Я могла бы рассказывать вам, какие тут творятся колоссальные глупости… о, Господи! — сказала Либерману Фрида Малони, — но да ладно. Итак. Да. Он сообщал мне, кто и когда заберет ребенка. Или же случалось, что подходили обе пары и тогда я получала указание позвонить другой паре и сообщить, что сейчас, мол, поздновато, но я знаю другую девушку, которая должна рожать в июне. — Облизывая губы, она крутила стаканчик в пальцах. — В тот вечер, когда мне доставляли ребенка, — продолжала она, — все уже бывало подготовлено как нельзя тщательнее. Между Алоизом или Вилли и мною, между мною и той парой. Я должна буду ждать их в номере мотеля «Говард Джонсон» у аэропорта Кеннеди, как он теперь называется — а тогда он был Айдлуайлд — под именем Элизабет Грегори. Ребенка доставляла мне или молодая пара, или какая-нибудь женщина, а порой и стюардесса. Некоторых из них я встречала несколько раз — в разные времена, я хочу сказать — но обычно каждый раз был кто-то новый. Они доставляли и документы. Точно, как настоящие, и в них уже было вписано имя пары, которая получала ребенка. Через час-другой являлись будущие родители и получали малыша. Они были просто вне себя от радости. Благодарили меня. — Она посмотрела на Либермана. — Как правило, отличные люди, которые должны были стать прекрасными родителями. Они расплачивались со мной и обещали я заставляла их приносить клятву на Библии — никогда не говорить, что ребенок усыновлен. Всегда были мальчики. Очень симпатичные. Они забирали их и уезжали.
— Вы знали, откуда они являлись? — спросил Либерман. — Откуда они родом, я имею в виду.
— Мальчики? Из Бразилии, — Фрида Малони отвела глаза. — Люди, которые доставляли их, были бразильцами, — сказала она, убирая руки со стола. — И стюардессы были с бразильской авиалинии. — Она взяла графин из рук появившегося Фасслера, наполнила стаканчик и выпила воду. Фасслер обошел вокруг стола и снова занял свое место.
— Из Бразилии… — пробормотал Либерман.
Фрида Малони аккуратно поставила графин на поднос и утолив жажду, облизала губы. — Почти всегда все шло как часы, — сказала она. — Как-то только раз не явилась одна пара. Я позвонила им, и они сказали, что передумали. Так что мне пришлось взять ребенка к себе домой и связаться с очередной парой, которая ждала своей очереди. Пришлось заново переоформлять документы. Я сказала мужу, что в «Раш-Гаддисе» произошла накладка и для ребенка не оказалось места. Он ровным счетом ничего не знал ни о чем. Да и до настоящего времени ни о чем не подозревает. Так оно и шло. Всего должно было быть примерно двадцать малышей; сначала они шли один за другим, а потом по одному каждые два или три месяца. — Она снова отпила из стакана.
— Уже двенадцать минут, — сказал Фасслер, глядя на часы. Он улыбнулся Либерману. — Видите? У вас осталось еще семнадцать минут.
Либерман поднял глаза на Фриду Малони. — Как выглядели дети? — спросил он.
— Очень симпатичными, — ответила она. — Голубые глаза, темные волосы. Они все походили друг на друга куда больше, чем просто малыши, которые, как правило, смахивают один на другого. Они явно были европейского происхождения, а не бразильцами; у всех них была светлая кожа и голубые глаза.
— Говорилось ли вам, что они родом из Бразилии, или вы основываетесь только на…
— Мне о них вообще ничего не говорили. Только в какой вечер мне их доставят в мотель и во сколько.
— Ее мнение, — сказал Фасслер, — конечно же, не имеет никакого значения.
Фрида Малони отмахнулась.
— Какая разница? — спросила она и повернулась к Либерману. — Я думала, что они были детьми тех немцев, которые обосновались в Южной Америке. Незаконнорожденные дети, может быть, от немецкой девушки и южноамериканского мальчишки. А вот почему Объединение старалось переправить их в Северную Америку и так тщательно подбирала семьи для них — этого я совсем не понимаю.
— И вы не спрашивали?
— Разве что с самого начала, — сказала она, — когда Алоиз объяснил мне, какого рода запросы необходимо искать, я спросила его, зачем это все надо. Он ответил мне, чтобы я не задавала вопросов, а только исполняла приказы. Во имя Отчизны.
— И я не сомневаюсь, — подсказал ей Фасслер, — вы опасались, что если вы не будете сотрудничать с ними, вас постигнут те неприятности, которые в самом деле свалились на вас несколько лет спустя.
— Да, конечно, — согласилась Фрида Малони. — Конечно, я опасалась. Естественно.
— Значит, вы обеспечили детьми двадцать пар, — сказал Либерман.
— Примерно двадцать, — поправила его Фрида Малони. — Может, чуть меньше.
— Все они были американцами?
— Вы имеете в виду, все ли были из Соединенных Штатов? Нет, несколько пар были из Канады. Пять или шесть. Остальные все из Штатов.
— И никого из Европы?
— Никого.
Либерман погрузился в молчание, теребя мочку уха.
Фасслер глянул на часы.
— Вы помните их имена? — спросил Фасслер.
Фрида Малони улыбнулась.
— Это было тринадцать или четырнадцать лет назад. Одних я помню, Уиллоков, потому что они подарили мне собачку и порой я звонила им по поводу ее здоровья. Они выращивали доберманов. Генри Уиллок из Нью-Провиденса, в Пенсильвании. Я было упомянула, что хотела обзавестись собакой и получила от них Салли десяти недель отроду, когда они приехали за ребенком. Прекрасная собака. Она по-прежнему живет у нас. Мой муж продолжает ухаживать за ней.