— Спускайтесь, — приказал Менгеле. — Только не торопясь.
Уиллок повернулся налево и стал медленно спускаться по ступенькам.
Менгеле тоже перешагнул порог, оказавшись на площадке; он смотрел вслед Уиллоку, прикрыв двери.
Тот медленно продолжал спускаться по ступенькам в подвал, держа руки за головой.
Менгеле аккуратно выцелил спину, обтянутую красной рубашкой. Несколько выстрелов слились в один, и у него заложило уши от их грохота. Со звоном вылетели гильзы, покатившись по ступенькам.
Руки упали от седой головы и тщетно попытались ухватиться за деревянные перила, Уиллок покачнулся.
Менгеле, чуть не оглохнув, всадил еще одну нулю в красную рубашку.
Руки соскользнули с перил и, Уиллок рухнул головой вперед. Лбом он ударился о пол внизу и замер, раскинув по ступенькам ноги.
Менгеле продолжал наблюдать за ним, ковыряя в ухе кончиком мизинца.
Открыв двери, он вышел в холл. Собаки продолжали отчаянно лаять.
— Тихо! — гаркнул Менгеле, прочищая другое ухо. Собаки не затихали.
Поставив на место предохранитель, Менгеле засунул пистолет в кобуру; вытащив платок, он вытер внутреннюю ручку дверей, дернув за шнурок, погасил свет и, помогая себе локтем, прикрыл двери.
— Тихо! — снова крикнул он, засовывая платок в карман. Собаки не успокаивались. Они царапали пол и колотились в двери, выходящие в дальний конец холла.
Торопливо подойдя к парадным дверям, Менгеле выглянул сквозь узкую стеклянную панель и, отворив двери, вышел наружу.
Сев в машину, он включил двигатель и, объехав вокруг дома, загнал ее в пустую половину гаража.
Вернувшись, он аккуратно прикрыл за собой двери. Собаки, захлебываясь от лая, визжали и царапали пол и двери.
Менгеле взглянул на себя в стоячее зеркало; сняв парик, он отклеил усы с верхней губы и засунул то и другое в карман висящего пальто.
Снова уставившись на себя в зеркало, он обеими руками пригладил короткий сероватый ежик волос. Нахмурился.
Снять пиджак и повесить на крючок; на то же место перевесить пальто, прикрывая пиджак.
Распустить узел своего галстука в черно-золотую полоску, снять его, сложить и сунуть в карман пальто.
Расстегнуть пуговичку светло-синей рубашки, расстегнуть и следующую, вытащить воротник и расправить его.
Собаки рычали и бесновались за дверью.
Теперь он занялся кобурой. Глядя на себя в зеркало, он спросил:
— Вы Либерман?
Этот вопрос он задал несколько раз, стараясь, чтобы в словах звучал американский акцент, а не немецкий. Он постарался придать своему голосу интонации глуховатого голоса Уиллока:
— Заходите. Должен признать, что вы меня чертовски заинтриговали. Не обращайте на них внимания, они всегда так гавкают. — Он несколько раз повторил трудные сочетания английской фонетики. Вы Либерман? Заходите.
Собаки заходились от лая и рычания.
— Тихо! — крикнул на них Менгеле.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Одним глазом Либерман поглядывал на стрелку спидометра на приборной доске своего маленького округлого «Сааба», отмерявшего сотни ярдов. Дом Уиллока был в четырех десятых мили от поворота на Олд Бак-роуд — если только он правильно разобрался в завитушках почерка Риты — так что он уже где-то неподалеку. По пути он только один раз остановился зайти в туалет, и сейчас было двадцать минут первого.
Он чувствовал, что разрозненные куски головоломки встают на свое место, и все идет прекрасно. Он, конечно, опечалился, услышав, что было найдено тело Барри, но, тем не менее, как ни печально, даже этот факт мог пойти ему на пользу: теперь у него был убедительный весомый факт, который он может выложить на стол в Вашингтоне. И Курт Кохлер прибыл, и дело не только в записке Барри — скорее всего, в ней какие-то важные данные — но и в свидетельстве добропорядочного гражданина. Конечно, он готов дождаться его и оказать всю помощь, которая в его силах; сам тот факт, что он лично приехал, является доказательством его готовности.
Кроме того, как только ему удастся убедить Уиллока в необходимости находиться под защитой, поскольку ему угрожает опасность, из Филадельфии тут же явятся Гринспая и Штерн с надежной командой ребят. — Ситуация имеет отношение к вашему сыну, мистер Уиллок. К его адаптации. Она была организована для вас и вашей жены женщиной по фамилии Элизабет Грегори, так? И прошу вас верить мне, никто, кроме…
Спидометр отсчитал последнюю сотню ярдов, и впереди слева показался почтовый ящик. «СТОРОЖЕВЫЕ СОБАКИ» гласили черные буквы на дощечке внизу, а в верхней части ящика — «Г.УИЛЛОК». Остановив машину, Либерман переждал, пока мимо проедет грузовик, и пересек дорогу. Он повернул рулевое колесо, стараясь не выскочить из глубокой колеи, и грязная ухабистая дорога постепенно стала подниматься наверх между деревьями. Днище машины проскрежетало по камням. Либерман переключил скорость и поехал медленнее. Глянул на часы: почти двадцать пять минут первого.
Скажем, полчаса на те, чтобы убедить Уиллока (не упоминая о генах: «Я не знаю, почему убили отцов мальчиков; но они убиты, вот и все»), а потом еще час, чтобы сюда прибыли ребята Гринспана. Они могут быть тут к двум часам, может, чуть позже. Он же, скорее всего, снимется отсюда к трем и будет в Вашингтоне к пяти, к половине шестого. Позвонит Кохлеру. Он попытался представить себе встречу с ним и записку Барри. Странно, что Менгеле не обратил на нее внимания. Но, может быть, Кохлер переоценил ее значение…
Он услышал отчаянный лай собак, когда выбрался на залитую солнцем лужайку перед двухэтажным домом — белые ст-авни, коричневая дранка на крыше — который стоял под углом к нему; за ним в загоне, обнесенном высокой изгородью, лаяли и носились не меньше дюжины псов.
Он выбрался на вымощенную камнем подъездную дорожку к дому и остановил машину; поставил коробку передач на нейтрал, повернул ключ зажигания, опустил ручной тормоз. Собаки на задах продолжали лаять. Поодаль от дома в гараже стояли седан и красный пикапчик.
Он вылез из машины и, держа в руках портфель, остановился, глядя на белый ухоженный домик. Организовать тут охрану Уиллока нетрудно; одни только собаки — они продолжали заходиться от лая — чего стоят. Устрашающее зрелище. Правда, убийца может попробовать добраться до него где-то в другом месте — в городе или на дороге. Уиллок должен вести нормальный образ жизни, чтобы убийца мог как-то проявить себя. Вот в чем проблема: надо запугать его так, чтобы он согласился принять охрану «Молодых Еврейских Защитников», но не настолько, чтобы он сидел, запершись в доме, и не покидал его.
Он перевел дыхание и двинулся вверх по дорожке, что вела к крыльцу. На дверях был молоток, выполненный в виде металлической собачьей головы, и тут же рядом красовалась черная кнопочка звонка. Он выбрал молоток и дважды стукнул им в двери. Молоток был старым и петли его заедали; удары были еле слышны. Подождав несколько секунд, в течение которых был слышен только лай собак в доме, он положил палец на кнопку звонка, но дверь открылась и на пороге показался человек, меньшего, чем он предполагал, роста, с коротко стриженными седыми волосами, живыми веселыми карими глазами, который посмотрел на него и сказал глуховатым голосом:
— Вы Либерман?
— Да, — ответил он. — Мистер Уиллок?
Тот кивнул коротким ежиком седоватых волос и приоткрыл дверь пошире.
— Входите.
Он оказался в холле, пропахшем псиной, откуда наверх вела узкая лестница. Снял шляпу. Собаки — судя по звукам, пять или шесть из них, — выли, лаяли и скреблись за дверью в конце холла. Он повернулся к Уиллоку, который, закрыв двери и улыбаясь, стоял перед ним.
— Рад встретиться с вами, — сказал Уиллок, который выглядел щеголеватым и даже нарядным в своей светло-синей рубашке с открытым воротом, закатанными рукавами, отлично сидящих темно-серых брюках и блестящих черных туфлях. Занятия со сторожевыми псами никоим образом не сказывались на нем. — А я уже было стал думать, что вы не приедете.
— Я сбился с направления, — сказал Либерман. — Вам звонила женщина из Нью-Йорка? — С извиняющейся улыбкой он покачал головой. — Это я ее попросил.