Либерман медленно опустил свой портфель слева от себя, прикидывая, что, если ему представится возможность, быстро сместиться вправо и рывком распахнуть двери — предполагая, что они не закрыты на замок — может, собаки, что топчутся с другой стороны, увидев Менгеле с оружием, набросятся на него прежде, чем он успеет несколько раз выстрелить. Конечно, может быть, собаки набросятся и на него; а, возможно, они не тронут никого из них, не услышав приказа со стороны Уиллока (который, конечно же, уже лежит где-то мертвый). Но он не мог не думать об этом.
— Мне бы хотелось, чтобы наше общение продлилось, — сказал Менгеле. — Честное слово, мне бы этого хотелось. Сейчас один из самых волнующих моментов в моей жизни, что, я не сомневаюсь, вы сами понимаете, и если бы мне представилась такая практическая возможность, я бы с удовольствием посидел и поболтал с вами часик-другой. Например, постарался бы указать вам на некоторые гротескные преувеличения в вашей книге. Но увы… — Он с сожалением пожал плечами.
Либерман сплел пальцы на затылке, сидя прямо и напряженно на диване. Медленно и осторожно он начал разводить ступни. Софа была невысокой и быстро вскочить с нее будет нелегко.
— Уиллок мертв? — спросил он.
— Нет, — ответил Менгеле. — Он на кухне, готовит ленч для нас. А теперь слушайте меня внимательно, дорогой Либерман; я собираюсь поведать вам нечто совершенно невероятное, но, клянусь могилой матери, все сказанное — абсолютная истина. Стал бы я утруждаться тем, чтобы врать еврею? Тем более, можно сказать, живому трупу?
Либерман прищурился, глядя в окно справа от дивана, и снова внимательно уставился на Менгеле.
Тот вздохнул и покачал головой.
— Если бы мне нужно было выглянуть в окно, — сказал он, — я бы предварительно убил вас и лишь потом посмотрел бы. Но мне не нужно смотреть в окно. Если кто-то явится сюда, лай собак тут же даст знать об этом, так? Так?
— Да, — согласился Либерман, продолжая сидеть с руками на затылке.
Менгеле улыбнулся.
— Видите. Все идет, как я и задумал. Бог на моей стороне. Вы знаете, что я видел по телевизору сегодня в час ночи? Фильм о Гитлере, — он кивнул. — Как раз в тот момент, когда я был полностью раздавлен и близок к самоубийству. Лучшего знака свыше я не мог и получить. Так что не теряйте времени, стараясь выглядывать в окно; смотрите на меня и слушайте. Он жив. В этом альбоме, — он положил на него свободную руку, не отрывая взгляда и не отводя прицела от Либермана, — полно его снимков, от года до тринадцати лет. Мальчики — его совершенные генетические копии. Я не буду тратить отпущенное вам краткое время, объясняя, как я этого добился — сомневаюсь, что вы обладаете такими способностями, чтобы понять меня. Но можете верить мне на слово: я смог этого добиться. Совершение генетические копии. Они были созданы в моей лаборатории, и до поры до времени их вынашивали женщины племени ауити, здоровые послушные создания, у которых был достаточно дедовой вождь. Мальчики не унаследовали От них ровно ничего; они доподлинно совершенные Гитлеры, созданные из его же клеток. Он позволил мне взять поллитра своей крови и клочок кожи с ребра — мы были охвачены библейским настроением — 6-го января 1943 года в Вольфшанце. Он не мог позволить себе иметь детей… — зазвонил телефон, но Менгеле, не моргнув глазом, продолжал держать Либермана на мушке, — … потому что понимал: никакой ребенок не сможет нормально расти и развиваться в тени… — телефон снова зазвонил, — … столь богоподобного отца; так что услышав, что это теоретически возможно, что я мог бы… — телефон продолжал звонить, — …когда-нибудь воссоздать не его сына, а его самого, не копию… — телефон звонил, — …а другой оригинал, он бы так же, как и я, захвачен этой идеей. Он облек меня полномочиями и создал все условия, чтобы я мог добиться своей цели. Неужели вы в самом деле считали, что мои исследования в Освенциме были лишь бессмысленным помешательством? До чего вы, люди, примитивны! Напоминанием о том дне служит подаренный им портсигар с гравюрой: «Моему многолетнему другу Йозефу Менгеле, который был верен мне больше, чем другие, и когда-нибудь еще докажет свою верность. Адольф Гитлер». Он, естественно, является самым драгоценным для меня предметом; провозить через таможни его слишком рискованно, так что он покоится в сейфе у моего адвоката в Асуньсьоне, дожидаясь, когда я возвращусь домой после своих путешествий. Понимаете? Я подарил вам даже больше чем минуту… — он посмотрел на часы.
Либерман вскочил и — грохот выстрела! — рванулся к дальнему концу софы. Грохот еще двух выстрелов; болезненный удар швырнул его на жесткую ©тенку, боль в груди, боль во всем теле. Ухо его было прижато к стене, и он слышал, как за ней заходились в лае собаки. Коричневая деревянная дверь дрожала и содрогалась от их бросков; он старался дотянуться до блестящей стеклянной ручки. Прогрохотал еще один выстрел, ручка разлетелась вдребезги, едва только он ухватился за нее, и из маленького отверстия в тыльной стороне ладони хлынул поток крови. Он вцепился в острые осколки ручки — еще один выстрел оглушил его; собаки оглушительно выли и лаяли и, сморщившись от боли, зажмурив глаза, он повернул то, что оставалось от ручки и толкнул двери. Под нажимом его плеча и руки, когда она упала на дверь, та подалась; грозное рычание собак, выстрелы, громовая очередь. Рычание и взлаивание, щелканье пустой обоймы, шум схватки и опрокидываемой мебели, рев, рычание, вскрики. Выщёрбленная ручка выскользнула из его рук; задыхаясь, он прислонился спиной к стене и, чувствуя, что бессильно сползает вниз, открыл глаза…
Черные псы опрокинули Менгеле с раскинутыми ногами на диван и обнажив клыки, с прижатыми ушами, сторожили каждое его движение. Щекой Менгеле был прижат к подлокотнику. Перед его глазами был доберман, стоящий меж ножек опрокинутого столика, челюсти собаки сомкнулись на его кисти, и пистолет выпал из пальцев. Выкатив глаза, он перевел взгляд на другого добермана, чьи оскаленные клыки были рядом с его нижней челюстью. Тот стоял между ним и спинкой дивана, положив для надежности передние лапы ему на плечи. Еще один, готовый перехватить ему горло, стоял задними лапами на полу, расположившись между его раскинутых ног, опираясь передними на бедро Менгеле и едва не лежа у него на груди. Менгеле чуть приподнял голову над подлокотником и с дрожащими губами огляделся.
Четвертый доберман лежал на боку между софой и Либерманом, тяжело дыша и уткнувшись носом в ковер. В лужице мочи, что вытекла из него, играли отблески света.
Либерман окончательно сполз по стене и, морщась, попытался принять сидячее положение. Он медленно вытянул перед собой ноги, глядя на собак, окружавших Менгеле.
Они угрожали ему, но убивать не собирались. Кисть Менгеле оказалась свободна; пес, который держал ее в зубах, теперь, скалясь, стоял нос к носу с Менгеле.
— Убить! — скомандовал Либерман, но у него вырвался лишь шепот. Боль острой иглой пронзила ему грудь и осталась в ней.
— Убить! — крикнул он еще раз, превозмогая боль, но услышал только свой хрип.
Доберманы рычали, не двигаясь с места.
Менгеле плотно смежил глаза, закусив нижнюю губу.
— УБИТЬ! — с отчаянием еще раз приказал Либерман — боль сидела у него в груди, разрывая ее.
Доберманы продолжали рычать, все так же оставаясь на месте.
Сквозь плотно сжатые губы Менгеле издал скулящий визг.
Либерман прислонился головой к стене и закрыл глаза, тяжело дыша. Он оттянул книзу узел галстука, расстегнул воротничок рубашки. Справившись еще с одной пуговичкой под галстуком, он приложил пальцы к тому месту, где гнездилась боль, почувствовав влажность на груди; кровь пропитала всю нижнюю рубашку. Вытянув пальцы, он открыл глаза и посмотрел на измазанные кровью кончики пальцев. Пуля прошила его насквозь. Что она поразила? Левое легкое? Куда бы она ни попала, каждый вздох давался ему с болью. Переместившись чуть влево, он попытался достать платок из кармана брюк; в нижней части тела, в бедре его резанула еще более жестокая боль, он дернулся и сморщился.