– А я хотел бы, чтобы она сию минуту появилась здесь, – произнес я. – Я устроил бы ей допрос с пристрастием.
Отворилась дверь, и неожиданно вошла Фэнни. Это походило на сцену в пантомиме. Мы с Брайди поднялись и молча уставились на нее, словно увидев призрак. Вечер был бурным, дождливым, и золотистые волосы Фэнни блестели от дождя. Она сняла меховую шубу и бросила ее на стул.
– Саймон, купишь мне выпить? – обратилась Фэнни ко мне. – У меня совершенно нет денег.
Брайди нажал кнопку звонка и сделал заказ. Я все еще не мог прийти в себя от внезапного появления Фэнни. В первую минуту даже не задавал вопросов. Я принял Фэнни, радуясь одному ее присутствию. Не сознавал, каким блестящим существом она была даже в такой вечер и в такой ситуации.
Брайди, видимо, был потрясен не меньше меня, но не выказывал своих эмоций. Взяв для нее виски с горячей водой, он велел официанту, несмотря на возражения Фэнни, принести еще котлету и заметил с каким-то злобным восхищением:
– Ты любишь театральные эффекты, Фэнни! Скрывалась, пока не увидела свою фамилию во всех газетных заголовках, а потом вдруг появилась в последнюю минуту.
Она небрежно ответила, снимая мокрый берет:
– Я ничего не знала. Была больна.
– Так больна, что даже не слышала о смерти Рубинштейна?
– Он мертв? Я слышала, что он исчез и полиция обнаружила чей-то труп.
– Завтра в это время присяжные будут решать, его это тело или нет. До тех пор мы имеем полное право сомневаться. Надеюсь, ты не прячешь его в том таинственном месте, где скрывалась сама?
– Я находилась в Париже, – сказала Фэнни. – И даже ты при всем своем уме вряд ли можешь предположить, что найдешь Сэмми там. Хотя, думаю, Лал отпустила бы на эту тему блестящие шутки.
– Ты болела? – поспешно вмешался я, но Брайди не дал мне продолжить.
– Очень любезно с твоей стороны, что ты вообще появилась, – произнес он, – это избавляет меня от необходимости искать какое-то подходящее объяснение для суда твоему длительному отсутствию. Кстати, почему ты отправилась в Париж в такой сильный шторм, способный повалить судно на борт?
– Я отправилась в Париж, чтобы скрыться от тебя, – спокойно ответила Фэнни. – И из-за этого шторма у меня началась пневмония. Мне надо бы сейчас лежать в постели.
– Ляжешь, если у тебя действительно пневмония, – согласился Брайди. – Ты приехала для того, чтобы дать показания? Помочь суду? Правда?
– Да, – кивнула Фэнни. Она была худой, изможденной, но даже в таком состоянии свет ее незабываемой личности сверкал в ее бледном лице. – Кажется, я последняя, кто признает, что видела его. Вероятно, он встретил кого-нибудь на обратном пути из Кингс-Бенион, но никто не откликнулся, да и вообще, кто ходит гулять в тумане?
– И поэтому ты решила, что никуда не годный водитель повезет тебя по такой погоде за двадцать миль из-за твоей прихоти?
Голос Брайди был едким от злобы. Мне стало еще более любопытно, что говорилось в ее письме; я думал, что могу догадаться о многом. Нет, Лал была права. Эти двое никак не подходили друг другу. В душе у Брайди, как у многих художников, таилась суровая нетерпимость; очевидно, любить Фэнни он не перестал, но не переставал и возмущаться ею, а это не основа для счастья.
– Кертис, завтра наши фамилии появятся в новостях, – продолжил Брайди, повернувшись ко мне. – Надеюсь, у тебя есть хорошая, недавно сделанная фотография. Толпа прозовет нас фокусниками, достающими кролика из шляпы после того, как убедили всех, что она пуста. И, Господи, какого кролика!
Брайди осуждающе-злобно посмотрел на Фэнни. Он не мог простить ее за то, что она была такой, какая есть, и притом порабощала его так, что он не мог ее и забыть.
– Если кто-нибудь надеется, что я сумею помочь, то ошибается, – заметила Фэнни, потягивая виски с горячей водой. – Рубинштейн простился со мной у въезда в Кингс-Бенион. Знаете дорогу к рыночной площади со станцией в дальнем конце? Мы застряли там, произошла авария, я очень боялась опоздать на поезд, а Сэмми был в таком отвратительном настроении, что мне хотелось уйти от него. Он находился в таком же напряжении, как я; захлопнул дверцу машины, едва я успела вылезти, я спрыгнула с подножки и побежала, как заяц. Еле-еле успела на поезд.
– Тебя будут спрашивать, что он говорил тебе по пути. Не помышлял ли Рубинштейн о самоубийстве?
– Нет, разумеется. Кончают с собой только дураки и трусы. Сэмми не был ни тем, ни другим. Кроме того, он поистине души не чаял в Лал – неизвестно почему. Если бы я знала, что он исчез, то посоветовала бы полицей-ским искать у Черного Джека.
– Он говорил, что будет возвращаться этим путем?