Помнится, я сидела на земле у ворот и наполовину глотала, наполовину размазывала по лицу крупные злые слезы, помимо воли катившиеся из глаз. На мое счастье (или несчастье?), Учитель не числился в составе приемной комиссии, он как раз возвращался из долгосрочной дипломатической командировки, и на его пути сидела я.
– Разве магичке пристало плакать? – сурово вопросил он, нависая надо мною бородатой скалой с посохом.
Я шумно вытерла нос.
– А я не магичка! И могу плакать, где захочу!
– Ишь ты! – удивился Учитель, присаживаясь на краешек каменной кадки с цветами. – А ты знаешь, что, когда маленькие девочки так горько плачут, портится погода? Ой, смотри, накличешь дождь на мою седую голову.
– Не накличу.
– Это еще почему?
– Потому что вы – колдун и над вами не каплет.
Учитель то ли засмеялся, то ли закашлялся в бороду.
– Поэтому ты и захотела стать магичкой, да? И кем же? Травницей или Пифией?
– Нет! Настоящей магичкой! Чтобы жуть как волшебствовать и чтобы все меня боялись!
– Некроманткой, что ли? – усмехнулся Учитель.
– Не кроме… чего?
– Ну злой ведьмой, – объяснил маг.
– А добрых ведьм не бывает? – подумав, спросила я.
– Почему, бывают. Их называют магами-практиками или магами-воинами.
– Во-во. Это мне подходит.
– А упырей не боишься?
– Не-а. Я только тараканов боюсь. И крыс немножко, – со вздохом созналась я.
– Ну вот. А маг ничего не должен бояться.
– И вы совсем-совсем ничего не боитесь?
Учитель призадумался, поскреб макушку.
– Видишь ли, кое-кого маг все-таки должен бояться. Себя самого. Магия – это не балаганные фокусы с шариками да картами, она может быть темной и светлой, доброй и злой, разрушительной и созидающей, и какой она станет в твоих руках – зависит только от тебя, а это огромная ответственность. Смотри, – сказал маг, поворачивая руку ладонью вверх, и над ней материализовался сгусток синего пламени. – Красивый шарик, правда? И такой безобидный с виду. Посмотри, как спокойно он лежит в моих ладонях. Как ты думаешь, останется ли он столь же покладистым в чужих руках?
Я не любила отвечать на провокационные вопросы и без колебаний ухватилась за шарик обеими руками.
– Уй, да он совсем холодный! – восторженно завопила я, забыв про слезы. – И шевелится!
Учитель ответил не сразу. С трудом подтянув отвисшую челюсть, он слабым голосом попросил меня «выкинуть бяку» куда подальше. Я удивилась, но послушалась. Блеснуло и грохотнуло, а когда дым рассеялся, мы увидели крышу дальнего амбара. Еще некоторое время она висела в воздухе, потом шумно рухнула на пепелище.
– Это еще что такое?! Опять ваши дурацкие эксперименты, Ксандр? – прогремело за спиной. Обернувшись, я увидела низенького, упитанного и лупоглазого мага неопределенного возраста, с крючковатым носом и щеткой рыжих усов.
– А, Питрим, – небрежно сказал Учитель, не оборачиваясь. – Как же это ты просмотрел такую жемчужину? Потрясающий дар управления энергией, телекинетические способности – прирожденный Практик. Я беру ее в свою группу.
Питрим – директор и завуч в одном лице. Преподает некромантию, но лишь постольку-поскольку, степень Магистра у него по магии стихий. Имя у Питрима длинное, заковыристое, как свернувшаяся клубком гадюка. Он назвал его на вступительном занятии, но так быстро и неразборчиво, что никто даже записать не успел. Адепты почтительно величали его «досточтимым Магистром Питримом». Наставники обходились без «досточтимого». А Учитель – и без «Магистра».
За глаза Питрима честили «некрохрычом». Причем и адепты, и наставники.
Питрим смерил меня презрительным взглядом.
– Мест нет, – буркнул он. – У нас и так семь лишних абитуриентов, а все благодаря вам. Подбираете их с улицы, как бездомных котят, а потом заваривается дурацкая канитель с отчислением, порождающая недоучек, опасных для общества.