По дороге от Р<ахили> в метро я чувствовала особенно подавленное настроение Парижа. Все угрюмо молчат, никакого оживления, обычного в эти часы, ни шуток, ни смеха... Как перед грозой!
Четверг, 8 ноября
Кажется, гроза приближается. Выйдя после завтрака, купила газету. В заголовке крупными буквами: «Отставка кабинета Думерга». Захожу в булочную. Хозяйкабулочной в ужасе: «Est-ce possible? Que-ce qui arrivera? Ou allons-nous?»* Да, трудно предвидеть, что [теперь] будет. Неужели нам, русским, придется и здесь переживать ужасы анархии и бесправия?
* «Возможно ли это? Что же будет? Куда мы идем?» (фр.).
42//43
Либ подарил мне недавно вышедшую книгу писем Рильке (на фр<анцузском> яз<ыке>), и вчера, читая ее, я была поражена его видением Парижа... Он чувствует этот город каким-то обреченным, несмотря на весь его внешний блеск, роскошь и очарование. Этот же Либ сказал нам вчера: «Я думаю, что все мы будем задушены газами». «Почему?» — спросила я. «Я только что получил письмо из Германии, где пишут, что вся она лихорадочно занята только одним: удушливыми газами и бомбами».
Что ж? Я нисколько этому не удивлюсь. Разве мир сейчас не превратился в дом для буйных помешанных?
Пятница, 9 ноября 1934
Утром читаем о падении кабинета Думерга и новом кабинете Фландэна...[98] Игра в бирюльки продолжается...
У Ни был сегодня один француз. По его мнению, еще один-два кабинета, и начнутся уличные беспорядки. А дальше? Никто ничего не знает... Люди устали и хотят только одного: покоя, но покой может дать только Тот, Кого они забывают все больше и больше...
Ни сказал сегодня: «Люди не ищут и не интересуются больше истиной». Это верно. Наукой, политикой, экономикой, искусством, а смысла жизни, без которого и то, и другое, и третье бессмысленно, — не ищут. Похоже на то, как если бы они с завязанными глазами бегали по комнатам, ощупывая вещи и не зная, что с ними делать.
Вечером были в кино. Шла пьеса о войне с Германией. Шпионаж, газовые атаки, взрывы... Не веришь, что это было, было еще так недавно, и вообще, что это может быть... и — страшно написать — будет.
Суббота, , 10 нюбря 19-34
Была в госпитале «Salpetriere», навещала моего больного. Из тех, кот<орые> были у меня до сих пор, т. е. за эти 5 лет, троих уже нет в живых (все были туберкулезные); этот — нервно-больной, интеллигентный человек лет 40. Окончил Мос<ковский> Унив<ерситет>, юрист. Прошел поистине тернистый путь: 2 войны, затем — работа на фабрике, полуголод... Лежит уже четыре года, не вставая. Полное одиночество, ни родных, ни друзей...
43//44
Самое кошмарное впечатление от этой больницы — женщины, бродящие по аллеям. Такие лица и фигуры я видела лишь на картинах Гойи... Особенно страшны они на фоне цветов, зелени и яркого, почти весеннего солнца, как, напр<имер>, сегодня...
[Неожиданное появление св<ященника> Георгия Цебрикова [99]. Почти год мы его не видели и не знали, где он и что с ним... Приехал из Вены после бурного столкновения с иерархической властью... Сейчас — без средств, почти на улице. Весь вечер говорил о том, что он пережил за это время, не желая идти по пути компромиссов и приспособлений на религиозной почве. Это душа мятежная, бурная, из тех, кот<орые> в бореньях и муках прокладывают себе путь в мире сем. Это не чиновник, как большинство, а солдат Христов.]
Воскресенье, 11 ноября 1934
Утром, просматривая газеты, Ни говорит: «Ложь! Все ложь! Ты знаешь, эта мысль меня преследует... Я напишу статью на тему о лжи... В этой статье я разовью мысль о том, что вся жизнь этого мира основана на лжи, есть как бы кристаллизованная ложь... И если б кристалл этой лжи вдруг растворился, то мир перестал бы существовать». С этими словами Ни уходит на почту и, вернувшись, говорит: «Статья уже вполне закончена во мне, остается только написать» [100].
За завтраком Ни говорит: «Я разбирал письма и очень устал, а от писанья не устаю. И это потому, думаю, что процесс писанья у меня не сознательный, а бессознательный. Источник его в бессознательном... Современная психология подтверждает мою мысль, говоря, что источник бессознательного никогда не иссякает...»
Затем, не помню по какому поводу, разговор перешел на огромное значение спорта, парадов и манифестаций в современной жизни. Я высказала мысль о том, что правительства очень хитро поощряют это, чтобы отвлекать массы от иных выявлений своих страстей, им мало выгодных.
98
Пьер Этьен Фланден (1889—1958) — премьер-министр Франции с 9 ноября 1934 г. по 31 мая 1935 г.
99
Георгий Владимирович Цебриков (Вилалдо) — богослов, прозаик, публицист, автор сб. рассказов «Образы царства» (1928), печатался в «Пути», «Вестнике РСХД» и др. Профессор Католического университета в Париже, где в 1932 г. читал курс «Литургика и иконография в русской церкви». Упоминания о Цебрикове здесь и далее Л. Ю. Бердяева по каким-то причинам вычеркнула.
100
Статья Бердяева о лжи была напечатана в 1939 г. Современные записки. — Париж. — № 69. — С. 272—279. Тема эта для Бердяева была чрезвычайно важной в плане понимания основ общественной и личной жизни: «Огромна роль лжи в человеческой жизни. Мир захлебывается от лжи. На проблему лжи слишком мало внимания обращали философы. Лгут не только люди, лживые по природе, но и люди правдивые. Лгут не только сознательно, но и бессознательно. Люди живут в страхе, и ложь есть орудие защиты. Структура сознания деформируется функцией лжи, порожденной страхом» (с. 272). Бердяев рисует в статье трагическую картину могущества лжи в мире и человеческой душе. И тем не менее выход есть, и этот выход совершенно определенный, исходящий из основ христианства как религии Истины, Добра и Любви: «Вера в победу над ложью предполагает существование силы, возвышающейся над миром, силы над мирной Истины, т. е. Бога. Даже если весь мир заражен ложью, то все-таки есть Истина, чистая от всякой запятнанности ложью, и в борьбе против лжи мы должны соединиться с этой Истиной. Личная совесть определяет наше отношение к этой высшей Силе-Истине, но это не есть совесть, изолированная от других людей, это есть совесть, проникнутая чувством духовного братства людей, братства в Истине, а не во лжи» (с. 279).