— У меня были дела, я не мог задерживаться, — отвечал Синухет, глядя брату в глаза. — Едва ли ты желаешь, чтобы я пренебрегал своими обязанностями.
— Ну что ты! Может, эти дела касаются нашей личной безопасности? — продолжал Узиртазен все так же мягко. — Может, до тебя дошли слухи, что кто-то в нашем войске замышляет против нас недоброе? Назови их имена, чтобы мы могли примерно их наказать.
Не дав Синухету времени ответить, Узиртазен вскочил на ноги.
— Собака! — вскричал он. — И ты смеешь ссылаться на дела, когда занят не чем иным, как заговором против моего и отцова престола. Многие месяцы я подозревал тебя и вот вывел на чистую воду. Клянусь богами, чье имя свято: прежде чем прокричит петух, ты будешь казнен.
Тут Синухет заметил меня и вскрикнул. На лице его было ясно написано: он думал, что я его выдала. Он собирался заговорить, скорее всего, опровергнуть мои слова, но снаружи раздался гул голосов. Узиртазен приказал страже узнать, что произошло; в шатер вошел гонец. Он был в пыльной одежде, уставший с дороги. Приблизившись к Узиртазену, посланец преклонил колени.
— Приветствую тебя, фараон, — начал он. — Я послан к тебе из дворца Титуи.
Лицо Узиртазена исказила тревога. На лбу Синухета выступили капли пота. Мы узнали, что Аменемхет умер и, соответственно, царство унаследовал Узиртазен. Новость была столь неожиданной, а следствия ее столь далеко идущими, что все это невозможно было сразу осмыслить. Я покосилась на Синухета, наши глаза встретились. Мне показалось, он что-то замышляет. Как молния он метнулся ко мне, сверкнул в воздухе кинжал, в грудь мою вонзилось горячее железо, больше я ничего не помню.
Почувствовав, что падаю, я очнулась от сна (если то был сон): я находилась в музее рядом с саркофагом, тут же стоял профессор Констанидес.
— Ты видела, — сказал он. — Через века ты заглянула в тот день, когда ты была Нофрит и я, решив, что ты меня предала, убил тебя. Потом я бежал из лагеря в Кадуму. Там я и умер, но было определено, что моя душа не узнает покоя, пока мы не встретимся и ты меня не простишь. Все эти годы я ждал… и вот мы наконец встретились.
Странно сказать, даже и тут мне не пришла мысль, что происходит нечто невероятное. Но теперь, когда это приключение черным по белому занесено на бумагу, я спрашиваю себя, не слишком ли многого я требую, призывая здравомыслящих людей мне поверить. Неужели я действительно та самая Нофрит, которую четыре тысячелетия назад убил за мнимое предательство Синухет, сын Аменемхета? Это представлялось невероятным, и все же, если то был сон, порожденный моим воображением, тогда что он означает? Боюсь, на эту загадку ответа мне не получить.
Я молчала, и мое молчание, судя по всему, причинило профессору боль.
— Нофрит, — его голос взволнованно дрожал, — подумай, как я нуждаюсь в твоем прощении. Без него я погиб, и здесь, и в ином мире.
В негромком голосе звучала мольба, на освещенном луной лице отражалось беспредельное отчаяние.
— Прости… прости, — вскричал он снова, простирая ко мне руки. — Если не простишь, меня вновь постигнет мука; я терзаюсь ею с тех самых пор, как совершил деяние, навлекшее на меня погибель.
Меня трясло, как лист на ветру.
— Если вы говорите правду, чему я не могу поверить, я от души вас прощаю. — Я едва узнавала собственный голос.
Несколько мгновений Констанидес молчал, потом опустился на колени и поднес к губам мою руку. Встал и склонил голову на грудь мумии, рядом с которой мы стояли. И, обращаясь к мумии, заговорил:
— Упокойся, Синухет, сын Аменемхета, ибо предсказанное свершилось и наказанию твоему пришел конец. Отныне тебе дозволено почивать в мире.
Он водрузил на место крышку гроба и повернулся ко мне.
— Пойдем, — сказал он, и мы прежним путем направились к выходу.
Покинув здание, мы выбрались через сад на дорогу. Там нас ждал экипаж, мы сели. Лошади вновь помчались во весь опор по тихой дороге, унося нас обратно в Каир. Во время поездки мы не произнесли ни слова. Моим единственным желанием было вернуться в отель и склонить больную голову на подушку. Остался за спиной мост, впереди лежал город. Который пробил час, я не имела ни малейшего понятия, но прохладный ветерок говорил о близости рассвета. На прежнем углу кучер остановил лошадей, я вышла, и он, словно повинуясь отданному наперед распоряжению, уехал.
— Разрешите проводить вас в отель? — с обычной любезностью спросил Констанидес.
Я пыталась ответить, но голос мне отказал. Я бы предпочла проделать путь в одиночку, но мой спутник не мог этого допустить, и мы отправились вместе. На углу возле отеля мы остановились.
— Здесь нам нужно расстаться. — Помолчав, Констанидес добавил: — Навсегда. Больше я никогда не увижу вашего лица.
Я смогла только спросить:
— Вы покидаете Каир?
— Да, я покидаю Каир, — повторил он с особенным упором. — Я исполнил то, что должен был исполнить. Не бойтесь, больше я вас не потревожу.
— Я не боюсь. — Это была неправда: я не просто боялась, а обмирала от страха.
— Нофрит — ибо, верьте или не верьте, вы та самая Нофрит, которую я хотел сделать царицей и любил больше всех женщин на свете; сегодня ночью вам было дозволено заглянуть в прошлое, но это в первый и последний раз. Распорядись судьба иначе, мы свершили бы вместе великие деяния, однако сие было неугодно богам. Так пусть прошлое покоится с миром. А теперь… прощайте! Этой ночью я обрету покой, к которому так долго стремился.
Не добавив ни слова, он повернулся и ушел. Как так получилось, не знаю, но дверь отеля была открыта, и я поспешно проскользнула внутрь. И снова, к моей радости, в зале не было ночного сторожа.
Опасаясь попасться кому-нибудь на глаза, я взлетела по лестнице, пробежала коридор, где в тех же позах спали слуги, и оказалась у себя. В комнате ничто не изменилось, можно было надеяться, что о моем отсутствии никто не заподозрил. Я снова подошла к окну и, необычно взволнованная, выглянула на улицу. В небе уже были заметны признаки рассвета. Сев и вспомнив события вечера, я, несмотря на неоспоримые доказательства, попыталась убедить себя в том, что видела сон. Но нет, не смогла! Наконец я утомилась и легла в постель. Обычно я засыпаю быстро, но не стоит удивляться, что в этот раз сон не приходил. Час за часом я ворочалась с боку на бок, в голове крутились мысли. Встав и посмотревшись в зеркало, я едва узнала себя. За завтраком матушка обратила внимание на мой изможденный вид.
— Детка, ты выглядишь так, будто всю ночь не ложилась, — заметила она, откусывая тост. Она сама не ведала, насколько была близка к истине.
Потом она с одной дамой из отеля отправилась за покупками, а я вернулась к себе, чтобы прилечь. Когда мы встретились за ланчем, я сразу заметила, что матушка хочет сообщить важную новость.
— Дорогая Сесилия, я только что виделась с доктором Форсайтом и потрясена до глубины души. Не хочу тебя пугать, дитя, но слышала ли ты, что профессора Констанидеса сегодня обнаружили в постели мертвым? Кошмар, да и только! Похоже, он скончался этой ночью!
Не стану утверждать, будто нашлась, что ей ответить.