Лакей пытается доказать, что мне никак нельзя увидеться с Шарлоттой, но в конце концов я его убеждаю. Вскоре она протискивается к двери и, надо сказать, выглядит очень неплохо во всех своих побрякушках. Я для начала напускаю тумана — надо же ее как-то подготовить — а потом говорю с Профессором, мол, произошел несчастный случай, внизу он, в машине и спрашиваю, куда его положить.
— Как куда? — отвечает она. — Конечно, в больницу! У меня сегодня очень важные люди, не могу же я втащить к ним больного. Везите его в больницу и скажите, приеду завтра утром и привезу бульон.
Я пытаюсь объяснить, что Профессору нужен не бульон, а хорошая кровать, но она вдруг вспыхивает и захлопывает перед моим носом дверь, успевая, правда, сказать:
— Говорю вам, везите его в больницу. Тоже мне, нашел время являться домой. Он уже двадцать лет так рано не приходил.
Пока я жду лифта, она приоткрывает дверь и спрашивает:
— А что там с ним? Что-нибудь серьезное?
Я говорю, мол, не знаю, она снова захлопывает дверь, я спускаюсь вниз, иду к машине и думаю, какая же она бессердечная куколка, хотя понимаю — ей в самом деле было бы неловко свернуть эту вечеринку.
Профессор сидит откинувшись на сиденье в углу машины, и хотя Большой Ниг, вроде, приостановил кровь платком, Профессор как-то вяло на меня реагирует: он немного приподнимается, пока я забираюсь в машину, и, когда я говорю, что вечно любящей жены нет дома, он слегка улыбается и шепчет:
— Везите меня к Дорис.
Дорис живет в большом доме на Восточной Семьдесят второй стрит около Ривер-Сайд-Драйв, и, пока я объясняю шефу, куда ехать, Профессор начинает дремать. Тут Большой Ниг наклоняется ко мне и говорит что-то вроде:
— Бесполезно везти его туда, — говорит Большой Ниг. — Вечером я видел, как Дорис выходила из дома, вся в горностаях, и с ней этот ее актеришка, Джек Уэйлен. Ты же знаешь, скандальная интрижка… Давай отвезем его к Синтии, — говорит Ниг. — Она добрая куколка и будет рада его принять.
У Синтии роскошные апартаменты в большом отеле неподалеку от Пятой авеню, которые стоят Профессору пятнадцать кусков в год; Синтия из тех куколок, которые предпочитают жить в деловой части города, а иначе как поспеешь к самому интересному. В отеле я нажимаю кнопку селектора, говорю Синтии, что мне нужно срочно ее видеть насчет одного важного дела, и она разрешает мне подняться.
Времени уже, наверное, четверть четвертого, к тому же я несколько удивлен, застав Синтию дома, но тем не менее она дома и, надо сказать, выглядит очень неплохо в домашнем платье и с распущенными волосами — у Профессора губа не дура. Она довольно приветливо со мной здоровается, но как только я объясняю, зачем я здесь, она строго поджимает губки и говорит что-то вроде того:
— Послушай, — говорит она, — у меня и так полно неприятностей: вчера были гости, двое парней из-за меня подрались, и полицейскому пришлось их разнимать. По-моему, вполне достаточно. Сам подумай, какая у меня будет репутация, если дело вскроется? А что обо мне будут писать в газетах?
Через десять минут я понимаю — спорить с ней бесполезно, ведь она говорит быстрее меня, и смысл ее слов сводится к тому, что станет с ее репутацией, если она пустит Профессора, поэтому я ухожу, а она все еще стоит на пороге в домашнем платье и все еще выглядит очень неплохо.
Теперь нам ничего не остается, как везти Профессора к Бобби Бэкер; она живет в двухэтажной квартире в Саттон-Плейс недалеко от Ист-Ривер, где всякие шишки понастроили себе пижонских домов в центре старой трущобы, и вот, мы туда едем. Профессор откинулся на сиденье и еле дышит. Я наклоняюсь к Большому Нигу и говорю:
— Слушай, Ниг, — говорю, когда приедем к Бобби, нужно сразу тащить к ней Профессора, без предупреждения, и кинуть его там, тогда ей уже некуда будет деваться, хотя, — говорю, — Бобби Бэкер прелестная малютка и сделает все, что надо, ведь Профессор платит за ее квартиру целых пятьдесят кусков.
Ну вот, такси останавливается перед домом Бобби, мы вытаскиваем Профессора из машины, взваливаем его себе на плечи, ползем наверх, к Бобби, и я звоню в дверь. Бобби сама открывает, и я вижу, как в комнату прошмыгивают мужские ноги, хотя в этом, конечно, ничего особенного, тем более, что ноги одеты в розовую пижаму.
Бобби, разумеется, страшно удивлена при виде меня, Большого Нига и болтающегося между нами Профессора, однако войти не приглашает, и я в дверях объясняю ей, что Профессора пырнули ножом и что его последними словами было: «К моей Бобби». Тут она прерывает меня, прежде чем я успеваю закончить свой грустный рассказ, и говорит что-то вроде: