В общем, назавтра, рано-рано утром, случайный наблюдатель мог обнаружить нас с Илдико, не слишком обремененных багажом, на одном из будапештских вокзалов. Увы, то был опять не бессмертный шедевр Гюстава Эйфеля, а линолеумный притон, куда я прибыл два дня назад. Вскоре мы заняли места в международном вагоне, который направлялся на юг и на запад, — туда, где вот-вот разыграется грандиозное действо конгресса в Бароло. Замелькали станции с длинными именами — например, Секеш-фехервар или Балатонсентдёрдь, — извилистые глубокие озера и вершины, сверкающие снегом и льдом. Мы пересекли югославскую границу, миновали всяческие ущелья и туннели и сделали остановку в Загребе; несмотря на трагедию, предначертанную городу в будущем, сейчас он был покоен, как зимняя муха. По вагону-ресторану сновали официанты, дребезжали бутылки вина, вплотную придвинутые к оконным стеклам. А мы с Илдико стояли в проходе, путаясь под ногами пассажиров второго класса, и хрустели бутербродами с ветчиной, купленными у перронных разносчиков. Впрочем, скудость этой трапезы с лихвой искупили яства, коими нам предстояло лакомиться в ближайшие дни.
Поезд внезапно вырвался из-под альпийских круч, и выяснилось, что мы движемся не просто в глубь иной страны, но в глубь иного мира. С севера — на юг, с востока — на запад, из сумрака — к ослепительному солнцу и средиземноморской суете. На пограничном пункте Вилла-Опичина наши документы подверглись проверке таможенников, а наличные деньги — валютных карабинеров: мы ведь вступали в преддверие единого экономического пространства передовой Европы. Следующая остановка — Триест; здесь творили Джеймс Джойс и Итало Звево, мир праху их обоих. Затем поезд неторопливо, точно утратив ориентацию, пополз по пригородным равнинам Удине, по Фриули и Ломбардии; он проницал насквозь или оставлял в стороне древние города, бывшие столицы бывших независимых княжеств, пересекал поля рисовых всходов, поля нефтепромыслов, поля сражений. На одном из полустанков к составу прицепили новый локомотив, и мы с небольшим опережением графика прибыли на громадный центральный вокзал Милана, где нас, по нашим прикидкам, должны были встречать.
И действительно — встречали. Не успели как следует сработать тормозные колодки, по платформе ринулись люди в темных костюмах, тыча в окна таблички с каллиграфической надписью «Конгресс в Бароло». Едва мы (по правде говоря, немного сконфуженные) вышли из вагона второго класса, эти люди подхватили наш неказистый багаж — пестренький ученический ранец Илдико, и мой чемоданчик из аэропорта «Хитроу», и... и, в общем-то, все, — покидали на мощные автотележки и отконвоировали нас в главный зал, к раскладному столику, над которым колыхался матерчатый транспарант с той же надписью. «Придумай что-нибудь, скажи, что я твой референт», — бубнила на бегу Илдико. «Придумаю, не беспокойся», — отвечал я.
На подступах к столику нас окружила орава фотографов и общелкала с ног до головы. Скучавшие поодаль музыканты в парадных одеяниях воодушевились и приветствовали нас ликованьем фанфар. При нашем приближении из-за столика с распростертыми объятьями поднялся немолодой прилизанный коротышка. Он был практически лыс и, по странной прихоти, щеголял в темно-синем блейзере и форменном галстуке британских вооруженных сил. Услыхав мою фамилию, он пришел в восторг и ввернул мне рукопожатие. «Ах, бене, бене, бене, английские журналист-ти. Какая чест-та для нас. Вы всех обогнали, кстат-ти. О! Я профессор Массимо Монца». «Кгм, профессор Монца! Позвольте вам представить мою сотрудницу мисс Илдико Хази». Монца протяжно посмотрел на Илдико, изловил несколько ее пальцев и поцеловал: «Красавица, эх?! Вот вам еще красавицы: мои чудесные аспирантины мисс Белли и мисс Уччелло. Знакомьтесь, они будут ублаготворять вас всеми доступными путти».
Мисс Белли и мисс Уччелло выглянули из-за папок и скоросшивателей, высокими стопочками разложенных на столе: эффектные брюнетки с ослепительными улыбками, в безумно дорогих модельных платьях, вырезы которых заканчивались глубоко под грудью и топорщились шарфиками от Гуччи; на смуглых от загара запястьях позвякивали массивные золотые браслеты; черные челки ниспадали на черные глазки. «Экко, релиз!» — вскричала мисс Белли, вручая мне папку. «Прего, карточки!» — воскликнула мисс Уччелло, прикалывая к нашей одежде пластиковые прямоугольники. «Потерпите минут десять, пожалуйста», — сказала мисс Белли. «Основная группа вот-вот прибудет с запада в ошизительном евроэкспрессе», — сказала мисс Уччелло. «И мы сразу рассядемся по лимузинам и поедем на лаго», — сказала мисс Белли. «И вы увидите прославленную виллу Бароло, где обретали приют прославленные поэты всех времен», — подхватила мисс Уччелло. «Приятное, должно быть, местечко», — вставила Илдико. «Ах, си, си, — воскликнула мисс Уччелло. — Белла, белла, мольто белла». «Си, си, беллиссима», — добавила мисс Белли.