Новости мои, конечно, скучные и толку от них чуть, подумал я, но все же продолжал: «Она мне рассказала массу всякой всячины про политическое его прошлое, про его связи с венгерским режимом и так далее». «Это представляет интерес?» — спросила Брукнер. «Если это правда, это динамит под его репутацию, — ответил я. — Беда, что я не знаю, верить ли хоть одному ее словечку». «Вы позвонили мне, а сами не уверены, что это правда?» «Я считаю, это нужно тщательно проверить, — сказал я, — поэтому и позвонил. Подумал, окажись вы в Лондоне, мы пошли б куда-нибудь перекусить и сопоставили бы наши записи. Я вовсе не спешу это публиковать». «А что, вы собирались?» «Она хочет этого», — сказал я. Воцарилась пауза, потом Козима произнесла: «Пожалуйста, послушайте меня внимательно. Вот что вам надо сделать: поезжайте прямо сейчас в аэропорт и прилетайте сюда, в Брюссель». «Я не могу, ведь у меня дела здесь», — возразил я. «Европа вам заплатит, — изрекла она, не обратив внимания. — Не говорите никому о том, что делаете. Не упоминайте о Риверо. Приходите в центр, на Гран-плас. В углу найдете ресторан, называется он «Ля Рошетт». Все знают его с виду. В восемь я вас буду ждать. Вы снова сделали все очень хорошо, мой друг». Почему-то, когда Козима распоряжалась, все повиновались.
В тот же самый день я снова оказался в битком набитом мерзком «Хитроу-2», попал на рейс «Сабины» до Брюсселя, в «Завентеме» прошел контроль, взял такси и покатил по улицам, прочерченным трамвайными путями, в центр. Побывать в кондитерских и шоколадных, прежде чем на ратуше куранты пробьют восемь, я уже не успевал. У «Ля Рошетт» стояла вереница черных лимузинов, на которые шоферы наводили глянец. Я устремился через благородный полутемный вход; к двери подлетел метрдотель. «Месье, я очень сожалею, но мы принимаем лишь гостей, которые заранее забронировали столик», — сообщил он. «У вас здесь ужинает член Европейской комиссии», — сказал я. «Все наши гости именно оттуда, месье, — ответил он. — Одни они себе и могут позволить «Ля Рошетт». «Я встречаюсь тут с мисс Брукнер», — объяснил я. «А-а, мисс Брукнер! Она любит тихий столик у окна», — сказал метрдотель, с очевидным отвращением освобождая меня от рюкзака и куртки и давая галстук с большой вешалки.
Он преподнес мне фирменный аперитив; мисс Брукнер еще не было. Я сел за столик, пробежал глазами цены в красиво напечатанном меню и быстро понял, почему брюссельцы знают «Ля Рошетт» лишь с виду. Вскоре появилась Козима. Я сразу же заметил, что она выглядит иначе. Рассталась со своей обычной кожаной экипировкой а-ля рокер и надела дорогое мягкое сизого цвета платье. Признаюсь, что, на мой пост-панковый тканелюбивый девятидесятнический взгляд, она сразу сделалась гораздо привлекательней. «Арман, это особый гость, из Лондона, — сказала она усадившему ее метрдотелю. — Уделите ему должное внимание». «Аншантэ, месье, мы счастливы вас видеть в «Ля Рошетт», — сказал Арман. — Не желаете ли лучшего шампанского?» «Давайте, — согласилась Брукнер. — А омары как сегодня?» «Бесподобные!» — вскричал Арман. «Попробуете?» — обратилась ко мне Брукнер. Стрельнув в меню глазами, я, должно быть, цветом уподобился крахмалу. «О, прошу вас, не волнуйтесь, — успокоила меня она, — Европа с удовольствием заплатит».
Над головами нашими посверкивали и позвякивали люстры; порхали тихие официанты, раздавался звон бокалов для шампанского. Я окинул взглядом зал: там маневрировали министры, бормотали бюрократы, полемизировали парламентарии, спорили советники, кликушествовали члены Комиссии, аргументировали адвокаты. «Кто все это такие? — спросил я. — И почему здесь тьма народу из Еврокомиссии?» «Эта Новая Европа — удивительная вещь, — сказала Козима. — Это огромная и сложная мегастрана. Вы видите брюссельскую элиту наших дней, новый класс, людей из Берлеймона». «Из Берлеймона?» «На рю де ля Люа, громадное такое здание четвероногое, где много флагов, знаете? — сказала Козима. — Это Комиссия, где я работаю! Я и еще полторы тысячи бюрократов».
«Вот вы где трудитесь. И что же вы там делаете?» «Думаю, вы представляете», — сказала Брукнер. «Не вполне конкретно, — отозвался я. — Знаю только, что вы занимаетесь преследованием людей и постоянно надзираете за ними». «Полагаю, как и вы», — парировала Козима. «Я — по иным причинам», — уточнил я. «Можете не приводить их, я про вас почти все знаю». Я взглянул на нее. «Вы наводили справки обо мне?» «Конечно, как и обо всех», — сказала Брукнер. «Вам, наверно, обо мне известно больше, чем мне самому», — заметил я не без тревоги. «Может быть», — не отрицала Козима. «Профессор Кодичил сказал бы: где тот человек, который может про себя все объяснить?» «Он так говорил? — спросила Козима. — Ну, вы насчет его, конечно, были правы». «Это вы о чем?» «Он действительно был в центре этих дел». «Каких?» — осведомился я. «Ну, этого, конечно, я вам не могу сказать», — ответствовала вечная загадка Козима.
«Итак, вам обо мне известно, — сказал я. — Может быть, теперь расскажете побольше о себе?» «С чего бы это?» — удивилась Козима. «Потому что я не понимаю, что же общего имеет дело Криминале с этими людьми из Берлеймона». «Прошу вас, друг мой, вы не знаете, какое отребье может слушать нас», — изрекла, оглядываясь, Козима. «Отребье?» — удивился я и тоже осмотрелся. Отребьем, на мой взгляд, не пахло. Тут были король бельгийцев, европейские министры иностранных дел (узнал я Геншера и Хэрда), арабские шейхи, заместитель председателя Еврокомиссии, уединившийся в укромном уголке. «Естественно», — сказала Козима. «По-моему, это отребье высшего разряда», — заметил я. «Многие из них — не те, кого они изображают из себя, — сказала Козима, — я вижу, вы и впрямь не понимаете, что представляет собой наша Новая Европа». «Может быть», — ответил я.
«Если вы желаете ее понять, представьте-ка себе Швейцарию, — порекомендовала Козима. — Вы помните страну, где мы встречались в прошлый раз?» «Я никогда ее не позабуду, Козима», — ответил я. «Они имеют меж собою много общего, — сказала она. — Обе суть конфедерации со сложным управлением, обе богаты. Это позволяет вам сегодня есть омаров». «В подобные мгновения я всей душой за Новую Европу», — отозвался я. «И там, и там объединились разные культуры, много разных языков. В Европе девять официальных плюс еврояз». «А это что?» — спросил я. «В основном акронимы, к примеру, ЕМВК ЕВС ведет к ЭВС и ЕВЕ[5], — сказала Козима. — Еще и там, и там — чудесные места, не правда ли? В полях полно скота, зерна и виноградников; все субсидируется. Там и там — чудесные озера, горы. Я надеюсь, вам известны наши славные озера? Винные, Молочные и Масляные. Наши замечательные горы?» «Да, Пшеничная, Говяжья, Сливочная», — отвечал я.
«Вы действительно прекрасно знаете нашу страну — сказала восхищенно Козима. — Но понимаете ли вы, как сложно ею управлять? Триста миллионов человек, одна четвертая всех мировых ресурсов. Кто же этим занимается?» «Парламент», — предположил я. «Может, вам известно, где он? — вопросила Козима. — А то никто его найти не может. Собираются они всего четыре раза в месяц. Большей частью пропадают в поездах между Страсбуром и Брюсселем». «Ну тогда, наверно, главы европейских государств». «Шутите, — сказала Козима. — Они не могут ни о чем договориться, особенно теперь, когда вступили вы, британцы. Нет же, это делает Комиссия». «Ну да, да, Жак Делор», — сказал я, вспоминая с нежностью (в который раз уж) Илдико в обтягивающей майке. «Если б ему не хотелось стать для разнообразия президентом Франции, — сказала Козима. — Поэтому решающая роль принадлежит тому, кого я вам показывала, Жану-Люку Вильнёву. Но у Комиссии свои проблемы. Разросшаяся наша бюрократия свела б с ума и Франца Кафку».
«Честно говоря, я думал, что он и так был малость не в себе», — заметил я. «О нет, он жив и обитает в Берлеймоне, — отвечала Козима. — Вы знаете, что через считанные месяцы его снесут? Из-за того, что это здание не соответствует нормам содержания асбеста, придуманным людьми, которым хочется работать в нем». «Франц был бы восхищен», — признался я. «А тем, что пятьдесят чиновников в пятидесяти кабинетах разрабатывают идеальную евросвинью?» «И этим тоже», — согласился я. «Еще Европа наша доверху полна бумажных урожаев и бумажного скота, — сказала Козима. — Олив, что не растут нигде, но фермеры за счет их богатеют, невидимых коров, которые, преодолев границу, вмиг удваивают свою стоимость, бумажных свинок, залезающих в ирландские фургоны и прибывающих в Румынию с возмещением экспортной пошлины. Вы представляете систему, где люди день-деньской проводят, занимаясь обсуждением бюджетов и субсидий, а вечером, придя в такой вот ресторан, строят планы, как бы их забрать назад? Может, вам теперь ясней, в чем заключается моя работа?»
5
ЕМВК — европейский механизм валютных курсов; ЕВС — европейская валютная система; ЭВС — экономический и валютный союз; ЕВЕ — европейская валютная единица (ЭКЮ).