Оставалось одно — наслать дождь.
Насылать дождь можно по-разному, но я решил просто заморозить тучу. Пришлось спуститься на землю, по-быстрому смастерить аппаратик, а потом лететь высоко вверх, где есть тучи. Времени убил порядком, зато довольно скоро грянула буря и хлынул дождь. Но вода не пошла вниз по ручью. Искал я, искал, обнаружил место, где у ручья дно провалилось. Видно, под руслом тянулись подземные пещеры. Я скоренько законопатил дыры. Стоит ли удивляться, что в ручье столько лет нет воды, о которой можно говорить всерьез? Я все уладил.
Но ведь дедуле требовался постоянный источник, я и давай кругом шарить, пока не разыскал большие родники. Я их вскрыл. К тому времени дождь лил как из ведра. Я завернул проведать дедулю.
Часовые разошлись по домам — надо полагать, малыш их вконец расстроил, когда начал плакать. По словам дедули, все они заткнули уши пальцами и с криком бросились врассыпную. Я, как велел дедуля, осмотрел и кое-где починил водяное колесо. Ремонт там был мелкий. Сто лет назад вещи делали на совесть, да и дерево успело стать мореным. Я любовался колесом, а оно вертелось все быстрее — ведь вода в ручье прибывала… да что я — в ручье! Он стал рекой.
Но дедуля сказал, это что, видел бы я Аппиеву дорогу, когда ее прокладывали.
Его и малыша я устроил со всеми удобствами, потом улетел назад в Пайпервилл. Близился рассвет, а я не хотел, чтобы меня заметили. На обратном пути плюнул в голубя.
В мэрии был переполох. Оказывается, исчезли мамуля, папуля и Лемюэл. Я-то знал, как это получилось. Мамуля в мыслях переговорила со мной, велела идти в угловую камеру, там просторнее. В той камере собрались все наши. Только невидимые.
Да, чуть не забыл: я ведь тоже сделался невидимым, после того как пробрался в свою камеру, увидел, что мистер Армбрестер все еще спит, и заметил переполох.
— Дедуля мне дал знать, что творится, — сказала мамуля. — Я рассудила, что не стоит пока путаться под ногами. Сильный дождь, да?
— Будьте уверены, — ответил я. — А почему все так волнуются?
— Не могут понять, что с нами сталось, — объяснила мамуля. — Как только шум стихнет, мы вернемся домой. Ты, надеюсь, все уладил?
— Я сделал все, как дедуля велел… — начал было я, и вдруг из коридора послышались вопли.
В камеру вкатился матерый жирный енот с охапкой прутьев. Он шел прямо-прямо, пока не уперся в решетку. Тогда он сел и начал раскладывать прутья, чтобы разжечь огонь. Взгляд у него был ошалелый, поэтому я догадался, что Лемюэл енота загипнотизировал.
Под дверью камеры собралась толпа. Нас-то она, само собой, не видела, зато глазела на матерого енота. Я тоже глазел, потому что до сих пор не могу сообразить, как Лемюэл сдирает с енотов шкурку. Как они разводят огонь, я и раньше видел (Лемюэл умеет их заставить), но почему-то ни разу не был рядом, когда еноты раздевались догола — сами себя свежевали. Хотел бы я на это посмотреть.
Но не успел енот начать, один из полисменов цап его в сумку — и унес; так я и не узнал секрета. К тому времени рассвело. Откуда-то непрерывно доносился рев, а один раз я различил знакомый голос.
— Мамуля, — говорю, — это, похоже, мистер Армбрестер. Пойду погляжу, что там делают с бедолагой.
— Нам домой пора, — уперлась мамуля. — Надо выпустить дедулю и малыша. Говоришь, вертится водяное колесо?
— Да, мамуля, — говорю. — Теперь электричества вволю.
Она пошарила в воздухе, нащупала папулю и стукнула его.
— Проснись!
— Пропусти рюмашку, — завел опять папуля.
Но она его растолкала и объявила, что мы идем домой. А вот разбудить Лемюэла никто не в силах. В конце концов мамуля с папулей взяли Лемюэла за руки и за ноги и вылетели с ним в окно (я развеял решетку в воздухе, чтобы они пролезли). Дождь все лил, но мамуля сказала, что они не сахарные, да и я пусть лечу следом, не то мне всыплют пониже спины.
— Ладно, мамуля, — поддакнул я. Но на самом деле и не думал лететь. Я остался выяснить, что делают с мистером Армбрестером.
Его держали в той же ярко освещенной комнате. У окна, с самой подлой миной, стоял мистер Гэнди, а мистеру Армбрестеру закатали рукав, вроде бы стеклянную иглу собирались всадить. Ну погодите! Я тут же сделался видимым.
— Не советую, — сказал я.
— Да это же младший Хогбен! — взвыл кто-то. — Хватай его!
Меня схватили. Я позволил. Очень скоро я уже сидел на стуле с закатанным рукавом, а мистер Гэнди щерился на меня по-волчьи.
— Обработайте его наркотиком правды, — сказал он. — А бродягу теперь не стоит допрашивать.
Мистер Армбрестер, какой-то пришибленный, твердил: