Я тупо смотрела в пять долларов лист, и вдруг что-то со мной случилось!.. Я встала, быстро надела папин халат и тюбетейку, закурила и с сигаретой в руке бросилась к компьютеру и быстро-быстро застучала по клавишам.
План первой главы.
Красавица Мари – одинокий мумзик лет тридцати семи. В доме Мари висят очень ценные картины… да, очень ценные картины – Рафаэль, Рембрандт, Веласкес. Еще Эль Греко. Они достались ей из семьи, богатой и древней. Мари принимает невозможного красавца за… за водопроводчика или за мумзика от мышей. Красавец, назовем его Вадим… У мумзиков бывает такое имя? Если нет, то можно будет потом переназвать его Фердинандом или Аквамарином.
На самом деле Вадим – детектив, умный и ловкий. Он случайно узнал, что Рафаэль, Рембрандт и Веласкес в опасности. Еще Эль Греко.
…Кстати, теперь стало понятно, почему я всегда работаю в халате и тюбетейке. Это потому, что писатели – странные люди. Достоевский лежал в постели, отвернувшись к стене, и диктовал свои произведения жене; Алексей Толстой вообще писал стоя, с мокрой тряпкой на голове; Эдгар По сочинял, поставив ноги в холодную воду. По сравнению с ними папин узбекский халат – обычная теплая одежда для петербургского климата. …Да, но тюбетейка, тюбетейка?
А тюбетейка означает, что я тоже странная, как все писатели.
Я докажу Игорю, что МОГУ написать детектив! Хоть я и не майор милиции, я тоже кое-что видела в жизни. Например, Вадима.
Вадим
Это был правильный визит. Жук на булавке – правильный увлекательный жук.
Как же она живет, интеллигентка позапрошлогодняя, в окружении людей, которые вместо «отнюдь» говорят «ни хера»? Идеалистка хренова, принцесса на помойке!.. Жаль, что такая некрасивая, а то можно было бы ее пару раз спасти.
Кражу сделать с убийством? Или нет?
Следующий день
Весь день доказывал а Игорю, что я МОГУ написать детектив.
Все-таки ужасно неудобно, когда локти свисают с ломберного столика… Конечно, я могла бы купить нормальный компьютерный стол. Если я напишу книжку, папа будет мной гордиться.
Кстати, большая ошибка считать, что родители только и думают о своих детях. Родители относятся к своим детям по-разному. Мои, например, совсем обо мне не думали – родили меня очень поздно, а потом умерли и оставили меня без себя.
Я по-прежнему живу в проходной комнате, в папином кабинете – кабинет, в их спальне – спальня… Все, как было раньше. Их друзья считали, что девочке (мне) нужна отдельная комната, но они были не правы, потому что тогда я не смогла бы полноценно принимать гостей вместе с мамой-папой, а у таких блестящих людей, как мама с папой, были блестящие друзья. К тому же отдельная комната ничего не меняла – папа с мамой были ВЕЗДЕ. И сейчас они тоже ВЕЗДЕ.
Папа был известный ученый, у него была собственная школа, ученики по всей стране… Мама была красавица. Я НЕ ученая и НЕ красавица… У них была любовь, любовь на всю жизнь. Когда я родилась, маме было за сорок, а папе за пятьдесят. Но я не была обожаемым поздним ребенком, слишком они любили друг друга и уж очень интересная была их жизнь.
Они – самое яркое, что было в моей жизни. Они были, как дубы, а я произрастала рядом, как чахлый кустик. Они мне дали всё. Я иногда думаю: а может быть, мне не стоило брать это всё, потому что это всё было их, а лучше бы я взяла от жизни хоть что-нибудь свое. Я была их предметом, а предмет без хозяев – что? Пылится в углу… Но это, конечно, глупости.
Мама говорила, я не выйду замуж. Папа говорил, я не сделаю карьеру. Я не вышла, не сделала и пылюсь на Фонтанке. Я так любила маму и папу. Особенно папу. Особенно папу.
Когда мама умерла, я осталась при папе, а папа при работе. Год назад папа пришел домой и сказал: «Все, сегодня защитился мой последний аспирант». Потом лег спать, заснул и умер. Во дворе института стоит скамейка, на ней сзади написано «Ученикам от профессора» – это его аспиранты придумали. Чтобы сидеть на скамейке и вспоминать его. Я тоже хожу посидеть на скамейке. До площади Репина идти недалеко.
Итак. Вадим – детектив, умный и ловкий. Он случайно узнал, что Рафаэль, Рембрандт и Веласкес в опасности. Еще Эль Греко. Опасность для Рафаэля и др. – мумзик Игорь, злодей, похожий на отличника. Игорь – мумзик без чести и совести… нет, пусть немного чести у него все-таки будет – задумывает ограбление. Он хочет влюбить Мари в себя. Это самый простой путь – одинокая Мари влюбится, оставит его ночевать, и тут-то он и… ага!
Вот такой план произведения. По-моему, для начала неплохо.
Нехорошо делать Игоря злодеем только за то, что он не прочитал мое «Варенье»? Или хорошо?